Иллюстрации Галины Солоденковой и Ирины Плотниковой
Ян Мордек с братом стояли на сцене клуба маленького, затерянного где-то в глубинке Бретани, поселочка Керабсурдека и пели старинную монотонную песню на родном, полузабытом, почти выбитом буквально французами языке. Он гордился тем, что они прославились во всей Франции участием в восстановлении запрещённой когда-то, богатейшей, древней кельтской культуры. Песни эти им передала мама. Сырыми, дождливыми вечерами они сидели у печи и пели их. Слова песен были простые, жизненные. Они пели о любви к своей земле и о любви вообще.
Оба брата были в кепках, клетчатых рубашках и в сабо –говнодавах. Песня эта состояла из двух постоянно повторяющихся в разных сочетаниях нот. Как дижитальный код компьютера. Под их заунывное песнопение внизу, в зале, «танцевали» люди. Они стояли, прижавшись друг к другу плечами, сцепившись руками, вперившись мрачными взглядами в пол, в мелкой тряске переступая тяжеленными сабо, которые звонко стучали по каменному полу, чуть запаздывая в ритме. Танец в неудобных сабо требовал определённых усилий.
Люди в этих краях улыбались редко. Они объясняли это многовековыми страданиями, которые им причинила французы. Хотя бывают и такие легкомысленные уникумы, которые и на плаху идут с шутками-прибаутками. Но это явно не бретонцы, даже танцующие в благородной печали.
Ян, как и его соплеменники, постоянно носили только сабо. Пусть этот вид обуви был такой неудобный. Любовь к родине требует жертв. Ян вспомнил, как они ходили в них полями, в школу. Зимой они шли ещё в темноте по колено в снегу или увязая в грязной жиже под ледяным дождём, завидуя своим сёстрам, которым ходить в школу было не обязательно. В школе надо было тщательно следить за своей речью. Стоило вырваться только одному родному слову, как тебе грозила унизительная порка. На уроках французского, истории и географии надо было постоянно повторять то, что бретонцы были дикарями – нехристями, с их верой в духов, легендами о феях и эльфах, а французы принесли им истинную веру и культуру. Дети общались с духами, играли с ними, ходили к ним в гости, но об этом было строго запрещено говорить. Иначе их в лучшем случае жестоко высмеивали.
В Керабсурдеке была часовня. Говорят, её построили ещё друиды. На одном окне даже сохранилось изображение кельтского креста.
Ян пел, и перед его глазами проходили картинки его детства. «Вам никогда не хотелось путешествовать? Увидеть другие страны?» - спросила его недавно эта странная азиатка, явившаяся одажды невесть откуда. Ян хорошо учился. Ему бы хотелось продолжить своё образование. Он любил читать научно-популярную литературу. Учился он легко и с удовольствием. Отец вернулся раненным с Индокитайской войны, долго болел и умер молодым. Ян был старшим из четверых детей. Сёстры вышли замуж. Хозяйство было большое. Брат и мать бы с ним не справились. Так он и остался. Брату построили дом. Он жил по соседству со своей семьёй. Мать была женщиной властной. Пару раз Ян приводил для знакомства девушек. Мать их отвергла. Теперь её уже нет. Ян всё же завёл себе подружку из соседней деревни. Она была вдовой. Самостоятельная женщина. Она сама приезжала к нему. Убиралась, готовила, сажала цветы. Были у него и племянники. Жили они дружно. Он им одалживал свой трактор. Они сажали ему картошку и гречку. Всё равно они были его наследниками.
Ян был атеистом. Верил в науку. Он же был передовых взглядов. Всё в его жизни было в порядке. Всё как надо. Но иногда его охватывала тоска. Словно он жил не своей жизнью. Как-будто он играл почти автоматически какую-то роль. Говорил то, что принято, делал то, что надо. Но что он хотел сам. Без «надо». Если очистить его от слоёв, именуемых наследственностью, средой, образованием, пропагандой СМИ. Кем же он был? Каким он был? Эти странные вопросы теперь уже всё чаще и чаще всплывали на поверхность его сознания. Яну они казались глупыми. Он пытался отвлечься от них, спрятаться за «надо» и «нужно». И дел у него было много. Шутка ли 50 коров, поля.
Как-то по пути из магазина, в который он ездил в ближайший населённый пункт, он заприметил красную «Тойоту» на обочине. Это была давно заброшенная развалюга. Но при её виде, у Яна заколотилось сердце. И как всегда, таким привычным для него образом, когда он не мог ответить на свои же вопросы, он отвлёкся на мысли о погоде и урожае кукурузы. Образ машины вытеснялся, но постоянно присутствовал на заднем плане, неким фоном его сознания.
Однажды он всё же не выдержал. Подошёл к «Тойоте». Дверь её была сорвана. Он сел на сиденье, положил руки на руль. Какие-то вспышки воспоминаний пронзали его существо.
Ночью ему приснился сон. Красивая женщина в красном платье смеялась, протягивала к нему руки, словно хотела обнять и повторяла:»Дидье! Милый мой мальчик! Дидье!» Ян тогда проснулся с криком «Дидье Массар!»
Додо
Полёт Вечного Кота
Да, рассматривая мир в рамках хрустального шара, Вечный Рыжий Кот вглядывался сквозь туман чужих мыслей и чувств в поисках земли, на которую хотел привести дорогих ему людей. Нашёл, попробовал на вкус звуки и мысли «Фррранция, мур-Кеер.., а дальше как? Подумаем…." Откинулся на тёплую лежанку, укрылся пледом, взглянул на портреты дорогих ему людей. Вот эти люди: огромный и сильный мужчина, а рядом маленькая кругленькая женщина. Над головами у них сияет и переливается всеми цветами солнце. Трогает лучиками, согревает и поворачивается к Коту: "Что же ты сидишь, место силы ты нашёл, пора обживать. Кто же мне поможет, Кот." Край очень суровый, гигантские волны поднимаются над скалистыми берегами. Ежедневная угроза стихии и предупреждение: только безусловная любовь к родному месту и ежедневный труд сохранят и веру предков, дадут крышу над головой. Место для жизни и любви к себе. Кот посидел на развалинах древнего святилища. Огромные камни, какой же великан прикатил их сюда. Разбросал по поляне, тропинку постарался заплести диковинными зарослями. Кот вглядывается в людей. Побоятся или почувствуют, вот оно, место. "Что нас ждёт?" - спрашивает женщина в красочной тунике. "Наше место на земле, - отвечает её спутник, - Мы оказались здесь и сейчас и вера в то, что нет ничего случайного поможет нам найти дорогу и к древним святилищам и людям, которые оберегают и передают знания"…..
***
ГИЗЕЛЛА
Гизелла натянула на себя любимую теплую жилетку, нацепила на роскошную шевелюру вязаную кепи и вышла во двор. Как же она любила просыпаться рано утром и выходить осмотреть поместье, хотя всякий день сулил множество забот. «Поместьем» она нарекла его сразу, как только они с мужем год назад сюда переехали, Хотя ни огромный луг, окутанным по утрам туманом, ни ручей, шум которого доносился из соседнего лесочка, не принадлежали им лично, но воображение рисовало, что всё вокруг её, Гизеллы, собственность, которую она давно заслужила. Курт давно ушел по своим делам, и ей тоже предстояло доделать работу, которую давно ждало от неё издательство. Сегодня она сядет за мольберт в саду в тени старого покосившегося дуба, покрытого мхом. Тяжелые ветви будут защищать от солнца и она спокойно сможет закончить серию иллюстраций к очередному детективу модной писательницы Жюли Конье. Жюли была её давней подругой, которой в один момент пришла в голову идея писать детективы. На удивление они у нее весьма неплохо стали получаться, а после серии стильных иллюстраций, которые сделала для подруги Гизелла, книги стали разлетаться, как горячие пирожки. Издательство не настаивало на каких-то сроках, но Гизелла сама понимала, что переезд в Бретань очень сильно выбил её из привычного ритма работы и теперь она постоянно должна наверстывать упущенное время.
Установив старый, испачканный красками мольберт под деревом, она невольно взглянула через каменный низкий забор на пустой покосившийся соседский дом, не лишенный при этом какого-то дикого очарования. Она снова удивилась, как судьба занесла её сюда, из шумного Милана и как же ей, столичной жительнице, теперь комфортно в таком суровом краю. Разве могла она предполагать ещё год назад, что поселится с Куртом в старинном доме на самой окраине селения и будет чувствовать неимоверное наслаждение, сидя в саду в жилете из овчины, оставленным на чердаке кем-то из прежних хозяев. И уж совсем не могла Гизелла предполагать, что картину местной достопримечательности, средневековой часовни, что она написала в первую же неделю приезда, купит известный частный музей в Базеле, заплатив сумму, позволившую сделать в доме сносный ремонт.
Она провела несколько уверенных мазков по холсту, на котором сегодня планировалось сделать зарисовки к трем главам книги Жюли о миланском сыщике. Гизелла знала, что Жюли «списала» образ своего главного героя с деда Гизеллы, который действительно был известным детективом, пока не ушел на пенсию. Но и позже к нему часто обращались за помощью в раскрытии сложных дел, учитывая его богатый опыт. Дед Ибрагим был эмигрантом и никогда не рассказывал, каким ветром его занесло в Италию, хотя по городу ходили упорные слухи, что он прибыл на корабле тайно и сразу завоевал доверие очень знатной миланской семьи, способствовавшей его дальнейшей карьере.
Вскоре солнце стало светить прямо в глаза Гизелле, перенося невольно её мысли в Милан. Она не раз задавалась вопросом о том, кто же подсказал ей идею переехать именно в Бретань. Это не было личным решением, но и на семейном совете тему никогда не обсуждали. Просто после смерти деда, а вскоре и матери, Гизелла стала чувствовать, что шумный город слишком давит на неё. Где найти тишину и уединение она не знала… Душным летним вечером, когда они с Куртом сидели на балконе их большой квартиры с видом на Дуомо, состоялся разговор, который сейчас так ярко всплыл в памяти.
- Ну, малышка, хватит хандрить. Ты у меня очень талантливая, тебе надо просто немного побыть в тишине. Может, снимем домик где-нибудь на берегу моря или в какой-либо глуши?
- Курт, я нигде раньше не была, кроме Милана и не знаю другой жизни. Ты что-то можешь посоветовать?
- Зато я где только не был… Знаешь, вот недавно в Бретани мне пришлось провести неделю у старого приятеля, с которым раньше служили. Он позвал поохотиться на уток, а также показал окрестные деревушки. Там очень много милых местечек. Поверь, твои картины заиграют новыми красками, ведь там не так много солнца и много таинственных и красивых уголков.
- Знаешь, чем меня заинтриговать и привлечь, хитрец!
Да, выходит, что Бретань выбрала не она, а Курт. Она лишь согласилась сюда переехать на время и даже поисками дома не занималась – за нее все сделал муж. Гизелла снова осмотрелась вокруг… А может её сюда специально привезли, в эти места, которые она не искала, но которые, словно, найдя её сами, завладели её мыслями и воплотились в интересные образы на картинах? Эта мысль её посетила впервые и, удивительно, что именно в тот момент, когда она снова вспомнила деда. Может старик что-то подсказывает её с тех далей, где сейчас пребывает? Работа была почти завершена, но Гизелла решила её отложить и пройтись по селению. Может это развеет неожиданные предположения, что так назойливо стали крутиться в её голове.
***
И старый дом, и старая ветла,
И всё вокруг как будто постарело.
Я детство здесь когда-то провела,
Оно точнее даже пролетело.
Я помню всё — мальчишка хулиган,
Таскал плоды из яблочного сада.
Он налетал как будто ураган,
Но забирал лишь только сколько надо.
А чуть подрос он мне дарил цветы.
Стучал в окошко левое у дома.
И чувства были чисты и просты…
Но разошлись Бретань и Оклахома.
Обоих нас по свету понесло,
Но я вернулась, где жила когда-то.
Ветла скрипит обижено, чуть зло,
И окна смотрят, щурясь слеповато.
О... Боже, слева кто из-за угла?!
Выходит, с благородной сединою,
И я смеюсь — нас вновь судьба свела,
Два яблока он прячет за спиною.
***
Приближение к цели
- Мадам, ну зачем Вам нужно в такую глушь?
Девушка с удивлением смотрела на Елену. Пожилая дама не походила на любительницу экотуров и блуждания по горам и долам. Ее вообще было трудно представить с рюкзаком или на ферме.
- Глушь? Почему глушь?
- Ну, Бретань… - протянула девушка. – Холодно, ветрено. В провинции совсем нет приличных гостиниц и хорошего сервиса. Да и люди там довольно мрачные. Я бы даже сказала – суровые.
Она передернула плечами, незаметно. Но Елена заметила.
- У нас есть прекрасные туры, например, «Замки Луары».
Она хотела было пуститься в рекламный рассказ, но Елена ее прервала. Вежливо, но твердо.
- Милая девушка, - она прищурилась, но так и не разглядела имя на бейджике, - я приехала издалека с определенной целью. Вы можете не предлагать мне других экскурсий. Я в молодости довольно долго жила во Франции, потом я часто приезжала сюда, но сейчас я хочу посетить именно Бретань.
Девушка удивилась. Она посчитала Елену француженкой, та говорила без какого-либо акцента, да и одежда не выдавала в ней иностранку. Элегантная пожилая дама, скорее парижанка, с хорошей прической и дорогой сумочкой.
Сотрудница туристического агентства сначала обрадовалась, увидев Елену. Предположила, что та пришла за дорогим отдыхом в Ницце или на тропических островах.
«Ну что ж, желание клиента – закон», - вздохнула она про себя.
- У нас есть готовые экскурсии, но мы можем составить для Вас индивидуальный план, согласовать объекты для посещения, гостиницы и время. Кроме того, так как это индивидуальная экскурсия, мы предоставим гида с собственной машиной, который будет возить Вас по маршруту. Оплата проживания для гида будет включена в стоимость.
- Очень хорошо. Одного дня для составления плана будет достаточно? Послезавтра мы можем все согласовать?
- Это возможно.
- Тогда до послезавтра.
Елена поднялась со стула и направилась к двери.
- Да, вот еще, - она обернулась в дверях. – К экскурсии я хотела бы добавить еще два свободных дня. Возможно, я захочу посетить места, не включенные в план. К сожалению, я не вожу машину. Я могу просить, что бы гид отвез меня туда, куда я укажу? Это будет оплачено дополнительно.
- Да, и это возможно.
Елена закрыла за собой дверь и вышла на улицу. Она на несколько шагов приблизилась к свое цели.
***
Норд, просто Норд
Быстро собрав мольберт, краски и все те милые штучки для рисования, которые она бережно хранила в старом саквояже, Гизелла вошла в дом и увидела привычную картину – Норд снова лежал у камина, в котором тлели угли. В эту тёплую пору Курт иногда топил камин, хотя необходимости в этом не было. Его слова «Но Норд же это так любит», всегда вызывали у нее улыбку на лице. Сенбернар Норд появился у них в первую неделю после переезда. Курт привел его из питомника своего друга, сказав, что пёс уже в летах, довольно приветлив, зато его вид отпугнет от дома любого незваного гостя. В эффективности работы Норда в качестве охраны, она убедилась почти сразу. Как-то раз, когда к дому подвезли заказанные накануне дрова, Норд вышел встречать гостя, слегка повиливая хвостом, выражающим полную благосклонность к пришедшему. Эффект от встречи Гизелла увидела через пять минут, которые ей понадобились для того, чтобы взять деньги расплатиться с поставщиком. Тот сидел на крупной ветке низкой яблони, охраняемый Нордом, растянувшимся внизу.
- Спускайтесь смело, собака вас не тронет.
- Почему вы не предупредили, что в доме такой монстр?
- Но он же виляет хвостом, посмотрите, он абсолютно безобиден.
Последнюю фразу разговора тогда услышал Курт, вернувшийся со своей очередной прогулки. Он заметил жене, что не стоит всем говорить о миролюбивом характере Норда, ведь в этих местах они никого пока толком не знают, так пусть будет хоть какая-то видимость охраны. Так, на воротах их усадьбы появилась табличка: «Предупреждаем, в доме живет пёс». Гизелла наотрез отказалась писать уточнение «злобный», на котором Курт очень настаивал.
Гизелла ранее никогда не держала собак, а потому неожиданным моментом стало то, что с Нордом ежедневно обязательны длительные неспешные, в силу его возраста, прогулки. Вот и сегодня, прицепив к ошейнику поводок, она скомандовала: «Норд, гулять!». Поводок был нужен на случай встречи с редкими прохожими, ведь её мохнатый спутник может захотеть познакомиться поближе со встречными, что последними всегда воспринималось, как некая угроза.
Она решила прогуляться к старинной часовне, которая её всегда восхищала своей таинственностью и замысловатой архитектурой. На первой картине, купленной музеем Базеля, она изобразила эту часовню в туманный день, что придавало ей особый шарм. Тогда лишь слабый лучик спрятавшегося светила скромно промелькнул по старинному витражу, но Гизелла успела уловить этот красивый момент. Позже часовня не раз появлялась в её работах и даже на иллюстрации к одной из книг Жюли она стала местом, где была найдена важная улика.
Дорога к часовне вела через лес, мимо брошенного соседского домика с менгиром во дворе, через каменный старинный мостик. За мостом собственно и начиналось селение Керабсурдек. Первый же дом принадлежал двум сёстрам, довольно хмурым особам, всегда лишь скупо кивавшим ей на приветствие. Далее было целое поместье семейства Мордек. Это было и правда поместье с большой буквы, из нескольких домов с большим заливным лугом и многочисленными хозяйственными пристройками. Этой семье принадлежали также почти все поля в округе, на которых они неустанно трудились, а также многочисленные птичьи и коровьи фермы. С братьями Мордек был знаком Курт, она же здоровалась лишь с женой младшего из братьев, когда покупала у нее домашнее масло и сметану. Та, со смущенной улыбкой, всегда дарила ей какие-нибудь овощи из своей теплицы. Сегодня Гизелла никого не встретила и вскоре свернула с главной дороги на тропку, ведущую к часовне.
В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь листву огромных деревьев, часовня смотрелась небольшим сказочным замком. После смерти старого священника, в ней не проводились службы. Из-за обрушившейся с одной из башен черепицы, здание признали непригодным к проведению служб, пока не будут проведены ремонтные работы. Часовню закрыли на ключ, дубликаты которого выдали всем жителям поселка. Дом священника сейчас пустовал, но в нем по очереди делали уборку все жительницы Керабсурдека. Гизелла ждала, когда и её позовут смахнуть пыль с вековых стен, да погонять пауков, но никто не желал пока передать новой жительнице почетную эстафету.
Пройдясь по газону со старинными могильными плитами со стертыми надписями, она очутилась у южного придела, где сохранился красивый витраж. Снаружи он смотрелся закопченным стеклом в резной металлической сетке, но внутри это было великолепное зрелище. Неожиданно яркий луч света выхватил на водостоке забавную горгулью. Всякий раз Гизелла находила для себя в этом удивительном средневековом шедевре что-то новое. Вот и сейчас она явно осознала, что видит горгулью впервые! Быстро достав блокнот для акварели и карандаш, уверенными штрихами стала рисовать забавный персонаж, который ей очень напоминал смешную мордаху Норда. Норд мирно растянулся неподалеку на травке, так как привык к таким остановкам хозяйки. Вдруг пес насторожился и издал непонятный звук, выражающий то ли озабоченность, то ли удивление. Гизелла посмотрела на питомца, виляющий хвост которого однозначно говорил, что рядом кто-то есть и скорее всего это человек, которого пес неплохо знал.
Гизелла повернулась туда, куда, как ей казалось, был направлен взгляд собаки, и в просвете между стволами деревьев увидела удаляющегося мужчину. Силуэт уже едва был виден и чем-то даже напоминал силуэт мужа. Курт? Но почему он не подошел к ней и почему так спешно удаляется?
- Курт! Курт, это ты?, - крикнула она громко, но лишь спугнула стаю ворон, сидевшую на часовне.
Гизеллу происшествие немного взбудоражило и, взяв Норда за поводок, она поспешила домой. Курта ещё не было и она села в совсем остывшего камина подумать о происшедшем, ведь она совсем не знает, куда ежедневно уходит её муж, с кем он здесь общается, даже таинственного друга, у которого он здесь гостил когда-то, ей ни разу не представили. Из кармана куртки девушка достала неоконченный рисунок горгульи с небольшой башенкой, на которой, как она помнила, была какая-то фигура. Дорисовать фигуру она не успела, потому лишь схематично изобразила нечто, напоминающее рыцаря... «Всё, пора за работу. За все эти зарисовки мне не платят, а я трачу время на них, когда уже должна кучу эскизов издательству», - подумала Гизелла, уверенно взяла мольберт и саквояж и оправилась в сад.
Таинственное исчезновение
Вечером, когда вернулся Курт, Гизелла решила серьёзно с ним поговорить. С тех пор, как её муж ушёл из полиции и занялся частным консультированием по весьма большому спектру вопросов, начиная от мелкой кражи, дележа наследства и заканчивая весьма серьёзными преступлениями, к которым его допускали бывшие коллеги, она ни разу не интересовалась, чем именно в данный момент он занят. Собственно решение не лезть в рабочее пространство друг друга, было принято после одного маленького инцидента. Гизелла как-то застала мужа, читающим печатный экземпляр будущей книги Жюли, которую она в тот момент иллюстрировала. Над довольно мрачным детективом супруг смеялся, будто его щекотали. На её удивленный взгляд он лишь пробормотал, что такую чушь нельзя выпускать вовсе.
- У нее все такие книги?
- Да, они очень популярны…
- Ладно, не сердись, не буду больше в твои дела лезть, ведь ты же у меня умница и своими творениями украсишь любое третьесортное чтиво. А ещё ты умница, так как не вникаешь в дела сыска, в которых твоя Жюли ничего не смыслит, но пишет.
Сидя у камина, который она сама растопила, так как почувствовала себя вечером зябко, Гизелла задала самый обычный вопрос мужу, который тот никак не ожидал услышать:
- Ты где сегодня был?
- Я был у Мергина.
- Звучит прямо, как Мерлин. Чем занимается твой друг?
- Как странно, что ты упомянула Мерлина. Петер Мергин историк, переехал сюда, так как занимают его древние культы этих мест, предания. А ты знаешь, что недалеко от нас сохранился лес, где рыцари Круглого стола и король Артур…
- Курт, мне не до сказок! Какие рыцари, какой стол!.. Ты хочешь сказать, что не ты сегодня наблюдал за мной у часовни?
- Что случилось у часовни?, - настороженно переспросил Курт.
Гизелла рассказала, что Норд почуял кого-то рядом, скорее знакомого, что она обернулась и увидела удаляющегося мужчину, но это было всего пару мгновений, так как на её крик взлетели птицы, и она невольно на них отвлеклась. Из кармана она достала зарисовку горгульи и протянула её мужу.
- Ты хочешь сказать, что видела изображение этого существа на нашей часовне? А что вверху, на башенке?
- Я не успела дорисовать, так как меня испугал тот человек и рисовать больше не хотелось.
- Идем!
- Куда, уже темнеет!..
Но Курт уже надевал плащ. Норда Гизелла оставила дома, побежав за мужем. Бедный пёс не выдержал бы такого темпа, ведь ей самой лишь у мостика удалось догнать супруга и то лишь потому, что тот остановился поговорить с кем-то по телефону. Из обрывка разговора она поняла, что речь о часовне.
К ней они добрались, когда ещё довольно четко были виден силуэт, но тьма уже скрыла все скульптурные украшения. Курт включил фонарь и попросил проводить его к месту, где Гизелла делала зарисовку. Она уверенно повела его к своему любимому витражу и, не глядя на часовню, махнула рукой в сторону башенки с горгульей.
- Ты ничего не путаешь?, - спросил Курт.
-- Нет, я же стояла здесь довольно долго, вот даже трава до сих пор примята.
- Но на часовне нет горгульи, а на башенке нет никакого рыцаря.
Это было так! Гизелла включила свой фонарь и направила на такое узнаваемое место, у которого она сегодня провела минут пятнадцать. Что за чертовщина? На водостоке не было горгульи, а на башенке той скульптуры, силуэт которой она на рисунке восстановила по памяти.
- Ничего не понимаю.
- Зато я, кажется, что-то начинаю понимать. Завтра я уеду на какое-то время, а ты, пожалуйста, никуда не уходи из дома. А Норд прекрасно может порезвиться на нашей территории, незачем вам эти длительные пешие прогулки.
***
Иллюстрация Ирины Плотниковой
Совы. Трискель.
Ян с братом и племянниками весь день работали на полях. Они торопились. Предсказывали дождливую неделю. Им надо было скосить сено на одном поле, вспахать другое. Вечером, завезя коров в стойло, уставший и довольный плодотворным днём, он возвращался к себе, предвкушая очищающий душ и вкусный ужин. Сегодня он мог позволить себе стакан другой красного. Завтра зарядит нудный осенний дождь. Сена достаточно. Коров он выгонять не станет, а значит, можно будет чуть подольше понежиться в кровати. Как раз на этой мысли взгляд его упал на красную развалюху. Он подошёл к ней, сам не зная почему. Ян не был ни любопытным, ни романттичным. Жил сегодняшним днём, не философствуя. И мысли у него были очень простые, прозаичные. В основном он планировал день, следующий момент. «Надо то, да сё. Не забыть бы того и сего.....» Он жил одним днём сурка. И это его устраивало.
Но эта машина непреодолимо притягивала его. Он вновь сел на прогившее сиденье, положил руки на кривой, замшелый руль, повторяя бессознательно:"Дидье Массар! Дидье Массар!» Перед его мысленным взором вновь появилась эта утончённая женщина в красном. Он даже почувствовал тонкий запах её духов и чего-то такого родного. Он помнил запах своей матери. Но этот был так сладостен и близок. Ни одна женщина в мире не пахла так. Ян закрыл глаза. Он не понимал, что с ним происходит. Он ведь и не влюблялся-то. Во всяком случае он не помнил этого.
Ян ещё раз внимательно осмотрел всю машину. Под педалью он заметил что-то. Это был полусгнивший кусок вроде бы картона. Ян яростно стал тереть его о штаны. Он еле рассмотрел фотографию. Скорее то, что от неё осталось. На фотографии был изображён мужчина. Чем дольше смотрел на него Ян, тем больше он пугался. Мужчина был удивительно похож на него. Разве что черты лица были помягче.
Ян сунул бумажку в карман, вылез из машины и пошёл домой, постоянно повторяя:"Дидье Массар! Дидье Массар!» Чтобы сократить путь, он прошёл насквозь кладбище часовни с могилами тамплиеров. (О том, кто такие тамплиеры он знал очень смутно по рассказам учительницы в школе.) Взгляд его упал на кельтский крест Трискель, выгравированный из камня на окне. Крест этот всегда привлекал его внимание. Но он не мог понять, чем.
Рассказ Рози о Трискеле
Странное знакомство
Рано утром Курт, взяв небольшой саквояж, двинулся в путь.
- Почему не на машине, - крикнула ему вдогонку Гизелла.
- Я до станции, а там всего две остановки на поезде.
Да, она помнила, что муж любил в дороге работать, чертить какие-то схемы и потому отдавал предпочтение общественному транспорту.
День у самой Гизеллы намечался довольно скучным. Помня предостережение Курта, она решила дочитать роман Жюли, чтобы придумать новые иллюстрации. Сегодня она не будет рисовать, а Норд сможет порезвиться на их лужайке, где не будет мольберта, а, значит, не надо будет постоянно окрикивать собаку, норовящую что-либо опрокинуть. Прочитав несколько глав книги, Гизелла поняла, что сюжет перестал ей доставлять удовольствие. Отложив её, она вышла в сад. Странно, обычно её очень увлекали книги Жюли, воображение рисовало новые картины, которые она старалась быстро запечатлеть на холсте, а тут из головы не шла эта горгулья, которая так неожиданно вчера пропала с водостока часовни. Может снова туда прогуляться? Почему она должна сидеть дома?
Решительно прицепив к ошейнику Норда поводок, она вышла за калитку.
Уже подходя к каменному мостику, Гизелла увидела девочку, которая сидела на корточках и бросала вниз камешки, приговаривая «раз, два, снова раз, снова два». Подойдя ближе, Гизелла поздоровалась. Девочка поднялась. Она оказалась довольно высокой и не такой уж малышкой, как показалось вначале. Вот только взгляд был каким-то отрешенным, странным. Отступив на два шага назад, девочка странно поклонилась, при этом избегая смотреть прямо в глаза.
Гизелла собиралась было уже пройти дальше, но слова, брошенные вслед, заставили остановиться:
- А я её видела.
- Кого ты видела?
- Её. Она красивая, как ты. Ты кто?
- Меня зовут Гизелла, мы с мужем живем на окраине поселка. А как тебя зовут?
- Я Фенелла. И я её видела. Она была в платье. В летнем платье. Значит это было лето? Я забыла… А потом она пропала. Значит она пропала летом?
По взгляду собеседницы и несвязному бормотанию, Гизелла стала догадываться, что девочка не в себе. Или чем-то напугана, или чем-то озадачена, но явно говорит сама с собой, вспоминая какую то женщину в летнем платье. Ей уже не хотелось идти через весь поселок к часовне, а хотелось поговорить с кем-то о случайной знакомой, которая снова уселась на корточки, не обращая внимание на Гизеллу, и стала снова увлеченно бросать камешки.
Дойдя до поместья Мордеков, она увидела в саду Айрис, жену младшего из братьев. «Сделаю вид, что масло закончилось», - с этой мыслью она решительно толкнула калитку. Айрис собирала яблоки в корзинку, напевая какую-то песенку. Гизелле показалось, что молодая женщина улыбается, хотя раньше она видела её исключительно хмурой. Айрис, как только заметила вошедших, насупилась и слегка поклонилась.
- Добрый день, Айрис. Я подумала, что живу здесь уже почти год, а так ни с кем и не подружилась. Мы с тобой одного возраста и немного знакомы, может ты мне продашь масло и немного расскажешь о селе и его жителях?
Айрис не показала своего удивления, но осторожно обернулась по сторонам, будто боялась, что кто-то их разговор услышит.
- Приходи через час к домику священника. Я принесу тебе масло. Сегодня моя очередь убирать комнаты покойного отца Ансельма, ты можешь мне помочь.
Гизелла просто летела домой, окрыленная. Ведь не для уборки её позвала Айрис, она явно согласилась с ней поговорить, а уборка только для отвода глаз. На мостике девочки уже не было. Гизелла собрала дома все, что по её мнению может понадобиться для уборки в старом доме. В плетеную корзину полетела ветошь, метелка, флаконы любимой фирмы Frosch с разными отмывающими эффектами и даже бутылочка ацетона из саквояжа с красками. Норда она решила оставить дома, негоже идти убирать и тащить за собой большое лохматое существо, которое непременно оставит следы своего пребывания.
В доме священника
Через час она стояла у дома священника, прилепившегося одним боком к часовне. Дверь была приоткрыта, и Гизелла скромно постучала. К её удивлению, на пороге быстро появилась улыбающаяся Айрис. Эта улыбка так преобразила лицо женщины, что она стала сразу выглядеть лет на пять моложе. Гизелла наметанным взглядом отметила ямочки на щеках, а также небольшое количество явно дорогой косметики, нанесенной столь мастерски, что все эти полутона лишь подчеркивали миловидность личика Айрис. «Эффект старинной картины», - подумалось ей. Да, на старых полотнах краски со временем тускнеют, границы между слоями разных цветов сглаживаются, отчего лица становятся живыми и выразительными. Нанести так макияж не каждая сумеет!
- Я уже стала прибирать. Ну и развелось же здесь за неделю пауков. Идем, тебе тоже найдется работа. Так что же ты все-таки хочешь у меня узнать? Я же поняла, что не за маслом ты пришла сегодня, ведь брала у меня его всего-то на прошлой неделе, да и муж твой уехал…
С этими словами Айрис хитро подмигнула Гизелле, чего та совершенно от нее не ожидала.
- А ты внимательная, раз даже знаешь, что Курт мой уехал. Расскажи о жителях деревни. Я сегодня встретила девочку, или, точнее, девушку. Она себя вела странно и говорила странные вещи. Тогда-то я поняла, что ничего не знаю об этом месте, где вначале ощутила полный покой, а теперь хочу понять, куда же меня занесло.
- Как же мне эти слова близки… «Куда меня занесло»… Я из городка Биник, из семьи рыбаков. Отец погиб в море, когда я была ещё малышкой. Все дела нашего большого предприятия по ловле рыбы и добыче морского гребешка, содержание таверны и небольшой гостиницы на 10 комнат, взяла на себя мать. Я никогда не видела её отдыхающей, при этом мать не требовала от меня какой-то помощи по хозяйству. Наоборот, она поощряла мое стремление учиться, отдала в художественную школу и даже позволила раз в неделю ходить на уроки танцев. Там я познакомилась с парнем, он был тоже рыбак, как и мой отец и семья его процветала. Казалось, что мы обрадуем маму, когда объявим о том, что решили создать семью. Но грянул скандал! Мама выставила моего любимого за дверь, а мне велела никогда с ним больше не встречаться. Я была современная девушка, но перечить матери не смогла. Ожидала, что родители моего Анри придут и поставят мать на место, но ничего такого не последовало. Более того, от них прислали фургон со всякими дарами, а также два листа извинений за причиненное неудобство, написанные мелким почерком.
Прошло несколько месяцев после того случая и мне мать сообщила, что есть хороший жених для меня, богатый, не из рыбаков. Самым большим огорчением было, что мне придется уехать из моего любимого городка в какую-то глушь. И вот я здесь! Сколько лет прошло… Муж хороший, семья его почитаема всей округой. Детки у нас, опять же… Пару раз в год езжу к матери, но дольше, чем на неделю она не позволяет задержаться. Знаешь, выходит, что жаловаться мне не на что. Знаю, что Анри женился, у него две дочери, а не так давно он погиб в сильный шторм. Может мать это предвидела и своим властным решением уберегла меня, отправив сюда и выдав замуж, как выдавали в средние века, даже не спросив согласия.
Соседи не сразу меня приняли и даже ключ от этого домика с разрешением прибирать, передали лишь после рождения второго ребенка. Девочка, о которой ты спрашивала, местная сумасшедшая. Хотя, насколько я могу судить, ей уже лет 19, если не больше. Живет то у одних, то у других. У нас часто ночует, иногда у сестричек наших хмурых. Ты, к сестричкам как-нибудь зайди, да сладостей принеси побольше, вот они много чего могут про поселок рассказать. Я лишь за все эти годы подружилась с женой пекаря и женой доктора, обе не из наших мест и обе ничем, кроме дел своих мужей не интересуются.
Гизелла поняла, что Айрис что-то знает, но не хочет какие-то секреты поселка выдавать сама. Ладно, схожу к сестричкам, но это уже успех, раз хмурая жена местного богатея решила рассказать о себе, да ещё так красочно.
- Айрис, а я смогу сюда сама приходить убирать?
- Я похлопочу об этом. Скажу хранительницам ключей, что тебе можно
доверять. Но сама не ходи ни к кому.
Жди! Как сходишь к сёстрам, то приходи поговорить. Придумаем
где встретиться в следующий раз.
***
Рассказа Рози о трискеле и друидах
Моя бабушка рассказывала то, что рассказывала ей её бабушка. Ты знаешь, по женской линии, да и по мужской тоже мы все были друидами.
Ян рассмеялся:
- Друидов нет. Это же всё бабские байки. Неужели ты, образованная женщина, в это веришь? Ну да, ладно. Рассказывай!
Рози тоже засмеялась:
- Так это же сказки моей бабушки! Так вот. Трискель это портал в иные миры. Друиды готовили из мухоморов зелье, конечно же произнося магические заклинания, которые передавались устно от предков. И мухоморы надо было не только варить особым образом, но и собирать в дни, а то и ночи, определяемые расположением звёзд и планет, да только те, на который падают лунные лучи в полночь, да чтоб они росли под каштаном на кладбище. Друиды заранее готовились к ритуалу. Нельзя было есть в течение недели до дня х. Они только пили травяные зелья, приготовленные особым образом. Хорошо было, если в группе путешественников была женщина, у которой именно в эти дни были месячные. Она была проводником. Идеальным местом для задуманного было это место сбоку от часовни, как раз напротив трискеля. Кстати и мухоморы там как раз те, что надо. Друиды должны были быть в белых длинных, свободных одеяниях без поясов. Чтобы энергия свободно циркулировала. Женская матка имеет свойство собирать энергию. Как раз в дни месячных она открыта для тяжёлой материнской энергии земли. Волосы это своеобразные антенны, которые связывают нас с небом. У друидов длинные, распущенные волосы и у мужчин, и у женщин.
- Да, сказал Ян, - Я читал о том, что в американской армии во Вьетнаме использовали солдат индейцев в качестве разведчиков со сверхспособностями, экстрасенсов. Так как они, привыкшие с самого детства охотиться, бродить по горам и лесам ночами, с их интуицией, развитыми органами восприятия, были идеальными разведчиками. Почти телепатами. Психологи выявили эти качества, характерные для индейцев почти случайно, изучая психику солдат новобранцев. Но на местах операций эти солдаты утрачивали свои способности. Генералы и психологи сначала были озадачены. Потом они поняли, что разница между теми же людьми была в длине волос. То есть новобранцы с длинными, как принято у индейцев волосами, обладали сверхспособности. Но стоило им только лишь остричь их волосы, как они становились такими же, как и обычные люди. Поэтому был издан указ, по которому индейцам волосы не стригли.
- Моя бабушка рассказывала, что во всех культурах замужние женщины прячут длинные волосы, так как они собирают энергию тоже, как и матка. Матка вбирает энергию земли, поэтому бретонки носили только юбки. Панталоны потом ввели мракобесы для того, чтобы отрезать их от этой энергии. Волосы же вбирают энергию неба. Поэтому женщины такие эмоциональные. Они постоянно восхищаются самыми простыми вещами – цветами, солнцем..., они любят ходить в театры, на концерты и всякие лекции, часто вытаскивая своих мужей почти из-под палки. Так женщины наполняются энергией для того, чтобы потом передавать её детям и мужу. Умелый мужчина умеет принимать эту энергию, в то же время разряжая женщину для того, чтобы она опять наполнялась божественной энергией. Поэтому говорят, что за каждым успешным мужчиной всегда стоит женщина. Крестьянин, который любит землю, заботливо возделывает её, не высасывая из неё все соки, требуя всё больше и больше. Тот, кто уважает её потребности, балуя, питая её удобрениями, оставляя отдыхать, тому и она воздаёт потом сторицей. Так и женщина. Если мужчина уважает её природу, дарит ей яркие вещи, одежду, сладости, духи...то, что женщины так любят, если он не превращает её в свою рабыню, то в трудные моменты он может расчитывать на неё. Именно такая женщина, вся наполненная любовью и заботой своего мужа, в войну и голод выстоит сама, сбережёт дом и детей, поддержит его на расстоянии молитвами, своей женской ворожбой и встретит теплом и лаской.
- Надеюсь, мне на фронт не придётся уходить, - рассмеялся Ян, - Мне так хорошо с тобой потому, что ты такая у меня мудрая! Как мне повезло! Поэтому я не хотел от тебя детей. Мы же так счастливы вдвоём. Хотя, встреть я тебя раньше... Может и любовь моя не была бы такой глубокой. Когда я был молодым, во мне много было эгоизма, дури. Всё самоутверждался. Теперь же я могу просто наслаждаться жизнью. А с тобой это ещё приятнее.
Додо
Ренн. День первый
Елена подхватила сумку и вышла из вагона. Двухчасовое путешествие ее совсем не утомило. Она прошла вдоль перрона, увидела молодого человека с табличкой.
- Мадам Елена? Меня зовут Пьер, в ближайшие дни я Ваш спутник и гид. Сейчас мы поедем в отель, а затем погуляем по городу и осмотрим достопримечательности.
Особой красоты от районов рядом с вокзалом ожидать не приходилось. Район вокзала был застроен современными домами. Прибывшие на поезде спешили к припаркованным машинам и стоянке такси, разъезжались по своим делам.
Много лет назад Елена сидела на чемодане на этой привокзальной площади. Современных зданий еще не было, город едва оправился после войны. Изрядно пострадавший от бомбежек, он залечивал свои раны. Но все равно, жители Ренна, спешившие по своим делам, выглядели куда лучше, чем сама Елена, ее мама, да и все люди, которых Елена видела до сих пор. Ей хотелось спрятать ноги в деревянных сабо и полосатых чулках, под чемодан, как под стул. Но у чемодана, на котором она сидела, ножек не было. Это был очень старый чемодан, бабушкин. Елена вспомнила бабушку и опечалилась.
- Денег на билеты хватило, но, если мы не найдем в Париже кузена, я даже не знаю, что нам делать.
- Мадам, Вы немного отдохнете или мы сразу отправимся в путь?
- Я совсем не устала. Почему бы нам не отправится на экскурсию прямо сейчас, и, если я немного устану, мы посидим и выпьем где-нибудь кофе. Здесь ведь есть кафе?
- Несомненно, мадам. Вы бывали когда-нибудь в Ренне?
- Очень давно, в детстве, проездом.
- Тогда вас ждет много интересного. Ренн довольно туристический город, хотя, конечно, меркнет на фоне других достопримечательностей Франции. Но и здесь есть можно кое-что осмотреть, даже если рассматривать его как отправную точку путешествия по Бретани.
Это малая базилика Сен-Север. Это, пожалуй, самый интересный храм Ренна. Внутри хранится статуя Богоматери чудес и добродетели. Она установлена в 1876 году взамен почитавшейся с XIV века и уничтоженной во время Французской революции. Народная молва связывает с изваянием четыре чудесных события.
Первое произошло во время войны за бретонское наследство, когда Ренн был осажден войсками англичан. По легенде, в ночь на 8 февраля 1357 года в храме неожиданно сами собой зажглись свечи и начали звонить колокола. Защитники города обратили внимание на статую Богоматери, которая перстом указывала на землю. Таким образом была обнаружена подземная галерея, по которой войска англичан планировали проникнуть в город. Вторжение было предотвращено.
Второе чудо случилось в 1720 году, во время пожара. Базилика почти вся выгорела, но статуя уцелела. Жители Ренна были уверены, что именно она остановила огонь.
Два других чуда, в 1742 и 1761 годах связано с мгновенным исцелением от недугов двух женщин.
- Ренн – город древний, но, к сожалению, от его средневековой архитектуры мало что осталось. Пожар 1720 года почти все уничтожил.
Вот, например, здание парламента Бретани. Оно, практически, одно уцелело в пожаре 1720-го года, но зато сгорело уже в наши дни. Во время демонстрации рыбаков один из протестующих запустил петарду, она попала в окно здания и спалило его пусть и не полностью, но основательно. Так копеечная петарда обошлась местным налогоплательщикам в 50 миллионов евро.
- А вот здание мэрии, построено уже после 1720 года. Оно задало тон всем последующим постройкам города.
Елена и Пьер еще долго гуляли по городу. На площади Ристалищ уже не проводились турниры, так что рыцарей они не застали, зато посидели в уличном кафе.
- Мадам Елена, у Вас профессиональная камера. Это как-то связано с Вашей работой?
- Да. Я начинала свою карьеру в маленькой газете как репортер, а потом мне достался фотоаппарат, совершенно случайно. Последнее время я делала снимки и писала для довольно известных изданий.
- А сейчас?
- А сейчас уже для собственного удовольствия.
- Спасибо, Пьер, за экскурсию. Вы можете быть свободны, вечером я прогуляюсь самостоятельно по улочкам Ренна. Надеюсь, что не заблужусь.
И она улыбнулась.
Вечером Елена дошла до кафедрального собора. Он был не древний и даже не готический, но Елене он понравился, и она зашла внутрь. Присела на скамью, на нее снова нахлынули воспоминания.
Мама безутешно рыдала. Они остались одни у могильного холмика. Зоя дала волю слезам, когда все уже разошлись.
- Мама, не плачь. Пойдем домой.
Зоя взяла Елену за руку, и они пошли в сторону дома. Дом будто осиротел, пустая бабушкина кровать была застелена цветным лоскутным покрывалом.
Елена очень любила бабушку. Много дней она провела у ее постели. Сначала бабушка читала ей книги, потом рассказывала о своей жизни и жизни прабабушки. Это были удивительные истории, похожие на сказки. Такого вообще не могло быть! Прабабушка танцевала на балу и видела королеву! «Нет, не королеву. Как-то по- другому. А, вот, царицу!» - вспомнила Елена.
Бабушка жила в большом городе, в столице, в Париже. Она рассказывала о широких улицах, автомобилях, кино и кафе. «Мама, ты была в кино?» – спросила однажды Елена у матери. «Да, была, но это было давно. Мы ходили туда вместе с твоим отцом».
А вот Елена в кино не была, она вообще никогда нигде не была. Ходила только в школу. Бабушка и мама запрещали ей уходить далеко, гуляла Елена только во дворе своего дома. «Я хочу играть с другими ребятами! Можно я останусь после уроков около школы?» «Нет, Елена!» Впрочем, однажды Елена сама поняла, что лучше этого не делать.
И вот бабушки не стало. Елена понимала, что это должно было произойти, но все равно было ужасно больно. «Как мы теперь будем жить? Без бабушки и папы…»
- Послушай, Елена. Я должна сказать тебе нечто важное. Сегодня мы уйдем.
- Уйдем? Куда?
- Мы поедем в Париж. Бабушка написала адрес моего кузена, довоенный адрес. Но я очень надеюсь, что мы сможем его разыскать. Иначе нам придется совсем туго. Денег почти не осталось, и здесь мы жить больше не можем. Никто не должен знать, что мы ушли. С утра нас не станут беспокоить, а пока о нас вспомнят, я очень надеюсь, мы будем уже далеко.
Мама вытащила из-под бабушкиной кровати старый чемодан. Он был совсем небольшой. Бабушка хранила в нем свои сокровища из прошлой жизни, которые здесь, в деревне, были не нужны. Когда-то мама и бабушка пришли сюда с этим чемоданом. Теперь Елене и маме предстояло с ним уйти. Они собрали свои нехитрые пожитки. Весь вечер мама готовила «в дорогу», они завязали еду в большой платок, получился довольно увесистый узелок. «Возможно, это единственное, что мы сможем есть в ближайшие дни», - сказала мама.
Когда стемнело, они оделись, погасили свет, раздвинули занавески, чтобы соседи утром не заинтересовались, почему они так долго спят. В последний раз Зоя и Елена посмотрели на свою дом. Где теперь им предстоит жить, они еще не знали, но и здесь оставаться было нельзя.
Елена вздохнула и встала. На улице совсем стемнело. Она пошла в сторону отеля.
День был длинным и насыщенным. «Все-таки возраст берет свое», - печально подумала Елена. Она все-таки устала.
- Вам письмо.
Портье протянул ей конверт. Никаких надписей на нем не было. «Наверное Пьер оставил записку».
Елена поднялась в номер, сняла жакет и села в кресло, сбросив туфли, она вскрыла конверт. Внутри был сложенный чистый лист бумаги. Елена его развернула и вздрогнула.
ДРУЖБА И ПРЕДАТЕЛЬСТВО. ПЬЕРРИК.
Эта неожиданная беседа Яна с Рози, никогда раньше они так много не разговаривали, ограничиваясь парой фраз по прожитом дне и о новостях, всколыхнула в них обоих пока ещё очень смутные воспоминания, еле проступаемые сквозь плотную пелену забвения. Весь следующий день Ян по привычке гнал эти странные для него мысли, образы, картинки, которые всполохами вдруг пересекали его монотонное течение прозаичных мыслей, часто сводимых к необходимости не забыть сделать то и это. К непрерывной череде «надо», «нужно», «хорошо бы»...
К вечеру Ян торопился домой, радуясь, как никогда, встрече с Рози. Он столько всего вспомнил из их детства. Ян вдруг осознал в себе эту перемену. Он ощутил, что его жизнь без мечтаний, без рассказов и сказаний стала такой серой. А ведь когда-то она была полна красок, звуков, волшебства. Мать как-то сказала ему:»Мы умираем не сразу, а постепенно. Краски мира меркнут, звуки становятся всё глуше, а мы всё больше уходим в себя, в однообразие своих мыслей. Эти мысли постоянно крутятся у нас в голове, не давая нам спать по ночам, отнимая у нас жизненную энергию, закрывая от прекрасного внешнего мира. Мы постепенно слепнем и глохнем. Наш мир всё становится всё уже, всё теснее. Нам кажется, что мы уже всё знаем, всё пережили. В детстве мир такой яркий. Любая пуговка, листик, цветок, капелька воды для ребёнка полны волшебства. В детском мире всё дышит и пульсирует бесконечным ликованием, радостью. Как же это чудо мироздания меркнет для нас с годами!»
Поток воспоминаний Яна прервала эта машина. «Дидье Массар», - автоматически произнёс он, но не стал задерживаться на этой мысли. Проходя мимо трискеля он подумал о своей вчерашней беседе с Рози. Он представил себе на поляне напротив трискеля группу друидов в их белых длинных балахонах, торжественно пьющих волшебное зелье. Ему даже показалось, что трискель вдруг завертелся, создавая воронку, в которую втянул друидов. Ян поразился своему воображению. Уже давным давно он загнал его глубоко-глубоко в подсознание, как что-то не только лишнее, но и очень опасное. Ян вспомнил одноклассника Пьеррика, которого все высмеивали и дразнили, начиная с учителей, и кончая самыми близкими друзьями и членами семьи. Пьеррика – худенького мальчика с громадными, горящими, тёмными мечтательными глазами.
После ужина он заговоил о Пьеррике с Рози.
- Надо же, - ответила Рози, - Я тоже сегодня думала о нём.
- Ты помнишь, как мы играли с ним?
- Да, теперь я начинаю вспоминать, словно это было во сне. Как же я могла его забыть?
- Мы играли с ним у ручья, около мениров, забирались в дольмены.
- На поле, за часовней, где по легенде дьявол раскидал круглые глыбины, чтобы согреться, мы играли целыми днями.
- Учительница рассказывала нам, что раньше, якобы, много – много веков назад, море поднималось до этого уровня. И, схлынув, оно оставило гигантские каменные шары. Меня эта теория удивляла нелогичностью. Я тогда была такой прямолинейной, что так и сказала:»Какая чушь, притянутая за уши!»
- Да, - сказал Ян, - тогда тебя высекли перед всем классом, а потом поставили на колени в углу. Я хотел заступиться за тебя, но испугался за себя. Теперь я понимаю, что предал тебя. И не только тебя. В такие минуты меня затягивал в мрачную пропасть холодный, липкий страх. Я оказывался буквально парализованным. Мысли бешенным вихрем кружились в голове. В такие минуты ты готов на всё, лишь бы не погружаться в ужас этого страха.
- Первый раз я тоже почувствовала это, когда моя мама оттолкнула меня от себя. Сейчас я понимаю, что она была просто очень занята. Ей было не до меня. Но для меня это был конец света. Я же была её частью. Мне было не выжить без неё. Помню жуткий полёт в эту пропасть отторжения. Хотелось только одного, чтобы она посмотрела на меня, чтобы она взяла меня на руки.
- А я помню, когда меня первый раз привели в садик. Мама и воспитательница тогда обманули меня, сказав, что мама скоро вернётся. Мама исчезла за углом, а меня обуяла паника. Я кричал, звал её, плакал и плакал. Воспитательница не могла меня отвлечь ничем. Я был в отчаянии. И вот я устал, на меня нашло оцепенение. Словно я умер. Тогда первый раз мир для меня померк. Я не хотел жить.
Яну воспоминания бередили душу. Он жалел, что предался им. И в то же время он чувствовал, что так он оживает. Как когда отсидишь ногу. Она занемеет, а потом становится сверхчувствительной.
- Да, Рози, мы говорили о Пьеррике.
- Точно. Ты помнишь, что мы играли с ним и не только. Мы были окружены феями и эльфами. Помнишь, как-то было холодно. Шёл снег. Мы с Пьерриком возвращались из школы через эту поляну. Пьеррик остановился перед пещеркой, образованной двумя камнями. Он постучал камешком у входа. И тут пещерка разверзлась. Из неё вышла Фея. Она пригласила нас зайти в дом. Как там было уютно. Там уже сидели вокруг стола наши волшебные друзья – феи, эльфы. Мы пили чай с пирогами, вареньем и сухофруктами. «Не торопитесь домой, - сказала тогда Фея, - мы можем остановить время. Вы попадёте домой вовремя.»
Ян тоже вспомнил этот эпизод удивительно ярко. Он даже почувствовал вкус пирогов и чая, который неожиданно перенёс его в дом его бабушки. Ян был тогда совсем маленьким. Когда он рассказывал бабушке о том, как они играли у ручья с нимфами, бабушка встревожилась. Лицо у неё стало печальным и строгим. Она предостерегла его: «Никогда никому на рассказывай об этом! Ты слышишь?! Это очень опасно!» Яну передался страх бабушки. И даже с другими детьми он избегал этой темы.
- Пьеррик был смелый, - продолжала Рози, - Он не боялся рассказывать о наших приключениях, о наших волшебных друзьях, о нашем чудесном мире. И никакие наказания учителей, никакие насмешки не останавливали его. Он же говорил правду. А мы, вместо того, чтобы поддержать его, издевались над ним больше всех. Мне было так страшно быть отвергнутой, оказаться вновь в этой страшной яме, в которую я попала, когда мама прогнала меня от себя. Мы писали сочинения о том, что фей и волшебников, друидов не существует. Что мир материален и рационален. Я доказывала у доски вред старых бретонских верований.
- Да, я тоже убеждал всех и себя в том, что вера наших предков – вера дикарей язычников. И я знал, что я лгу. Что я предаю и Пьеррика, и мою бабушку, и моих друзей – духов природы, с которыми с раннего детства я чувствовал себя в полной безопасности. Ты помнишь, как мы совсем малышами играли в лесу у ручья. И родители не беспокоились за нас. Я понмю, как эльфы гладили меня по голове, как они нас укачивали, как угощали всякими волшебными явствами, согревали, если мы замерзали. Ты помнишь, Рози? И мы лгали, мы предавали то, что было нам так дорого. Только Пьеррик был стойким. А мы от страха стали избегать его. Что с ним теперь стало?
ПРОБУЖДЕНИЕ ПАМЯТИ
Весь следующий день Ян за работой думал о том, что всю жизнь он подавлял в себе воспоминания о детстве, о рассказах бабушки. И как удивительно только первые беседы о прошлом сначала смутно проступавшем сквозь плотную стену забвения, постепенно проявлялись всё ярче вместе с красками, деталями, даже запахами и звуками, эмоциями и чувствами. В какой-то момент завес прорвался мощным потоком памяти, захлестнув их обоих, унося своими волнами, то грозными и раздирающими душу, то умиротворяющими, ласково нашёптывающими в свои прекрасные миры. Они только удивлялись, как же можно было их забыть. Рози и Ян, такие немногословные, косноязычные, непривычные к общению со своими душами и душами друг друга, стали вести долгие, захватывающие беседы. Они становились всё более красноречивы, хотя им слова и не были нужны. Они всегда чувствовали друг друга. Вместе с памятью детства к ним возвращалось счастье, жизнь. Иногда это их пугало. Ведь амнезия, притупленное восприятие были так привычны, уютны, но холодны.
- Рози, ты помнишь, что нам рассказывали феи и нимфы?
- Да, Ян. Я начинаю вспоминать несмотря на то, что все эти годы только и делала, что отвлекала себя от них, погружаясь в бесконечный рутинный труд, сопровождаемый словомешалкой в голове, доводя себя до изнеможения, лишь бы не думать о самом главном. И моя бабушка тоже рассказывала, что когда-то мы жили в волшебном мире вместе с духами природы. Наши архитекторы умели договариваться с камнями и, покоряясь гармонии симфонии бытия, возводили храмы, которые сохранились и до наших дней, поражая людей своим совершенством, которого они не могут добиться своими сложными машинами и технологиями. И храмы эти были сборником энергии. В них звучала небесная музыка, которая вместе с красочным светом, изливающимся через витражи – мандалы с особым узором, преображающим пространство и наше сознание, отражалась особым образом от чудесных сводов, наполняя нас любовью и светом. Тогда мы сливались в единое, трептное, текучее, пульсирующее целое.
В те времена нам и в голову не приходило стесняться своей наготы. Мы были совершенны, так как знали, что созданы по образу божьему. Тогда никому в голову не приходило сравнивать себя с другими. Мы знали, что именно из-за того, что мы все разные, мы взаимодополняемы. Нам не нужна была одежда для того, чтобы согреться или защититься от солнца. Наши тела сами приспосабливались ко всему. Мы могли есть, а могли и забывать надолго о еде и воде. Еда – это энергия, необходимая нам для жизни тела. Но тогда мы умели брать энергию напрямую, своей кожей, вдыхать её. А ели мы для удовольствия. Для чувственных ощущений. Пространство тогда было такое пластичное. Стоило только задумать что-то, как оно материализовывалось. Мы развлекались тем, что придумывали себе всякие блюда и напитки с разными вкусами. Сейчас ведь тоже кулинары это делают. Мы могли общаться словами. Это была лишь игра разума, так как мысли других, их эмоции мы чувствовали напрямую. Без слов. И так мы общались со всем миром.
Додо
***
Воспоминания Елены
Елена вынула из сумочки телефон и позвонила Пьеру.
- У Вас что-то случилось, мадам?
- Я хотела бы Вас увидеть, если это возможно.
Елена спустилась в бар, заказала кофе и бокал вина. Конечно, пить кофе перед сном не следовало, но ей хотелось немного успокоиться. Она не успела его допить, как в баре появился Пьер. Она протянула ему листок бумаги. Он с удивлением посмотрел на нее.
- Это триксель.
- Я знаю. Как я теперь вижу, это не вы оставили мне конверт.
- Нет, я не оставлял Вам конверта. А в чем собственно дело, почему Вы так взволнованы.
- А Вы бы не удивились, если бы Вам неизвестно кто оставил листок с каким-либо символом?
Я знаю, что такое триксель. И, к сожалению, с ним у меня связаны не самые приятные воспоминания.
Дело в том, что мое детство прошло в Бретани, а точнее в одном из самых глухих уголков этого региона. После того, как мы с мамой покинули дом, где я выросла, мое детство закончилось и мне пришлось повзрослеть.
- И Вы приехали навестить места своего детства?
Елена дотронулась до бокала.
- Вы хотите рассказать, мадам?
***
Было уже почти темно. Идти окружным путем вокруг всего поселка было уже поздно. Дорога была довольно долго, и она знала, что на середине пути станет совсем темно. Да и день сегодня был хмурый, небо было затянуто тучами, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Но дождь так и не собрался, зато стемнело гораздо раньше, чем в предыдущие дни.
Можно было пройти деревней, но Елена почти никогда так домой не возвращалась. Пожалуй, только в первые годы обучения, когда была совсем маленькой. Тогда она еще многого не замечала, возилась возле школы с другими ребятами. Через некоторое время она стала замечать, что желающих поиграть с ней становится все меньше. Однажды осенью она с удивлением обнаружила, что в классе с ней никто не поздоровался, ребята вели себя так, как будто ее не было. Если она с кем-то заговаривала, ей отвечали, но играть ее с собой не брали.
А этой осенью на нее начали посматривать с некоторым интересом. Причем в этих взглядах читалось разное: у кого-то это был страх, у некоторых злорадство, у других недоумение. Впрочем, эти чувства Елена научилась различать гораздо позже, и вспоминая произошедшие события, прокручивая их в голове, она постепенно начала что-то понимать.
А сейчас Елена решила свернуть с дороги и пройти мимо часовни. Она перешла через мостик и углубилась в подлесок. Деревья наклонились над тропинкой, стало совсем темно. Послышался какой-то звук, не то шаги, не то какой-то шелест. Елена остановилась и прислушалась. Звуков больше не было. Ей захотелось побежать, но она только убыстрила шаг. Звуки стали громче и явственней. Она уже миновала часовню, высившуюся справа серой громадой, когда впереди увидела что-то темное. Этот черный сгусток сконцентрировался сбоку от тропинки, под деревьями. Елена застыла на месте. Бежать направо, к часовне? Бежать налево, в лес? Жилье было довольно далеко, да и Елена была не уверена, что ей помогут. Дом был даже ближе, чем ближайшая ферма.
Сзади послышались шаги. Елена рванулась вперед. Навстречу, из темноты, выступили черные фигуры. Они окружили ее, круг был довольно широк, но Елена поняла, что проскочить не получиться.
- Да, почти созрела! – сказала одна из фигур, и то ли всхлипнула, то ли причмокнула.
Елена сжалась в комок, ей хотелось прижаться спиной хотя бы к дереву, но черные фигуры отделяли ее от деревьев и от серого камня с вырезанным на нем странным знаком. Фигуры придвинулись еще ближе. Не было видно ни лиц, ни очертаний, на них было черные накидки или плащи. Мужчины придвинулись еще ближе, одна из фигур схватила ее за плечо. Елена попыталась брыкаться, но ее держали за руки и сразу несколько ладоней стали шарить по ее телу. Елена вскрикнула, ей зажали рот, дышать стало нечем. Она почувствовала, что ее повалили на землю и потеряла сознание. Перед ее глазами, как колесо, крутился странный символ.
Очнулась она в своей постели, рядом сидела мама.
- Доченька! Мы так виноваты…
- Выйди, Зоя! – раздался голос бабушки.
Мама вышла на кухню.
- Послушай меня, Елена! Самого страшного не произошло, скажи спасибо Яну. Это он прибежал к нам. Твой папа схватил топор и убежал, вслед за ним побежала Зоя. Она так голосила, что негодяи бросили тебя и разбежались. Да и папа с топором тоже сыграл свою роль. Это я виновата перед вами. Если бы не я, вы давно бы уехали из этого проклятого места.
- Бабушка, что ты говоришь!
- Детка, запомни! Как только меня не станет, а это время не за горами, вы немедленно уедете отсюда. А до этой поры ты не должна выходить дальше нашего двора. Я и за Зою боюсь, но все-таки она замужняя женщина, отец твой – учитель. Но теперь я ни за что не поручусь. Ты запомнила, что я сказала. Никакой школы, учить тебя будем я и твой папа.
Следующие дни она постепенно приходила в себя, вечером сидела у постели бабушки, слушала ее рассказы, помогала матери по хозяйству. Днем, пока еще было светло, перечитывала свои немногочисленные книги. Книг было мало, их привозил из соседнего городка отец. Елена зачитала их почти до дыр, а те, что для самых маленьких, знала наизусть. Благодаря тому, что она сидела у окна, она стала свидетелем разговора родителей.
- Ехать надо срочно, Зоя, больше тянуть нельзя! Я зайду в полицейский участок и в мэрию. Власти все-таки должны знать обо всех странностях, что здесь происходят. Я потребую перевода в любое другое место, главное, как можно дальше отсюда. Зайду к врачу, проконсультируюсь насчет Дениз. Возможно, нам помогут с перевозкой.
- Ты должен быть осторожен, Филипп. Нам без тебя не выжить!
- Не думаю, что у наших фермеров такие длинные руки!
***
- Больше папу мы не видели. Он совершил одну ошибку –уезжать надо было тайно. Так, как убежали мы с мамой сразу же после похорон бабушки. Я думаю, что папа даже не доехал до соседнего городка.
- Почему эту записку вы связали с такими давними событиями?
- Одно время я интересовалась разными мистическими вещами, культами, символами. Это было модно. И наткнулась на этот знак – триксель. Он заставил меня вспомнить. Детская психика очень гибкая, я спрятала глубоко в подсознание последние события перед нашим бегством. Потом я навестила маму, и расспросила ее. Ей были неприятны эти воспоминания, но я настаивала.
Она помолчала, потом отпила из бокала.
- Видите ли, Пьер, перед отъездом я начала интересоваться деревней, где провела свое детство и пыталась найти одного человека. Видимо, я начала ворошить осиное гнездо.
- Скорее нет, чем да. В моей жизни было много разных происшествий и приключений. Может быть пришло время узнать, почему погиб мой отец.
- Тогда завтра с утра у нас прогулка в парке Табор, а после обеда мы покидаем Ренн.
- Тогда, до завтра, Пьер!
- Доброй ночи, мадам!
ПОСТЕПЕННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
- Рози, а ты помнишь, Пьеррик не обижался на нас за то, что мы прилюдно сторонились его и высмеивали. Мы боялись, что кто-то подумает, что мы с ним дружим, что мы такие же «странные, блаженные дурачки» как он. А потом бежали тайком к нему, слушали его фантазии.
- Да, Ян. Теперь я вспомнила, что он жил в маленьком домике рядом с часовней. Он жил со своей слепой бабушкой, которая сидела в своей кровати в углу их единственной комнаты. Летом, в солнечные дни, Ян сажал её на стул в их крошечном садике.
- Рози, я совсем забыл Пьеррика и его бабушку. Точно, он жил в том домике. Давай завтра заглянем туда.
На следующий день они с большим трудом нашли дом Пьеррика, который, как ни странно, хорошо сохранился. Крыша была целая. Но дом совсем затерялся в буйной зелени. Стены были сплошь увиты плющом, а подступиться к нему было почти невозможно из-за колючек. Всё же Рози и Ян сумели продраться, изрядно оцарапавшись и порвав кое-где куртки. Окна и двери были заколочены, но не плотно. Им удалось заглянуть в окно. Они с трудом разглядели железную кровать с витыми металлическими спинками, украшенными такими же шариками. На продавленной пружине лежал полусгнивший матрас. Рядом с кроватью стоял табурет с тазиком. У стены был чудом сохранившийся буфет с пыльными чашками. С низкого потолка комнаты свисала верёвка и каким-то серым тряпьём. Была печь с трубой. И никаких признаков электричества и канализации. Даже намёка на нужник не было.
Почтальон, проезжавший мимо – Никола, объяснил им, что здесь жил одинокий мужчина – кровельщик, который считался мастером своего дела. Он был неразговорчив, нелюдим. Пару лет назад, один из Мордеков, почтальон не помнил, кто именно, спохватился исчезновению Пьеррика и зашёл к нему. Уже на подходе он почувствовал сильный, тошнотворный запах. Он открыл дверь, благо здесь никто их не закрывает, и нашёл изъеденное до неузнаваемости крысами тело. Дом заколотили до тех пор, пока не объявятся наследники. Похоронили они предполагаемого Пьеррика радом с его бабушкой и умершими в молодости родителями на кладбище возле часовни.
Рози и Ян, поникнувшие, в полном молчании вернулись домой. Пьеррик, с которым они потеряли связь с их подросткового возраста, стоял перед ними как живой со своим лучистым взором и певучим голосом. Пьеррик не боялся говорить по-бретонски. Бабушка его обычно сидела в кровати и раскачивалась. Она была замечательная рассказчица. Пьеррик по её указке пёк вкусные кексики из желудей. Она научила его различать грибы и травы. Они были очень бедны, но в их доме всегда была еда. Бабушка Пьеррика говорила:»Природа бесконечно щедра. Она даёт нам не только жизнь, но и всё, что нам нужно. Мы только должны уметь принимать с благодарностью её дары.» Мяса они практически не ели, как и не пили молока и, соответственно молочных продуктов. Иногда Пьеррик ловил рыбу. Они ели её, как и остальные дары природы, выражая признательность. Бабушка Пьеррика видела не глазами, но сердцем. И это зрение было истинным, глубинным. Словно она воспринимала суть вещей. Поэтому Пьеррик был особенным. Почти с рождения он жил в мире бабушки. В невидимом для других мире. Однажды, когда Ян и Рози зашли к ним и стояли перед ней, взявшись за руки, она улыбнулась и сказала: «Вы знаете, дети, в те времена, когда мы были собой, когда мы дружили с элементалами, с духами и со всем сущим, тогда женщины и мужчины умели любить друг друга.» Рози и Ян вспомнили рассказы их бабушек о том, что у женщины матка – это батарейка, аккумулятор энергии, который они получают благодаря своей эмоциональной, чувственной природе из окружения. О том, что пустоты нет. Всё – есть дух, божественная сущность, сознательная и любящая, разлитая во всём. Когда женщина и мужчина занимаются любовью, а к этому мужчина готовит женщину за много дней до той самой волшебной ночи, принося ей дары – цветы, яркие тряпки, духи, побрякушки, сладости, восхищаясь её красотой и грацией, благодаря за то, что она украшает его жизнь. Женщина тоже готовилась, умащивая себя ароматическими маслами, возбуждающими мужчину, угощая его едой и напитками, украшая дом цветами, расставляя везде душистые свечи. Она готовила босиком, с распущенными волосами, произнося заклинания, наполняющими эту еду любовью, силой и защитой духов, постоянно думая с благодарностью и восхищением о своём избраннике. И потом их ждала ночь любви, которую они смаковали медленными глотками, наслаждаясь до последней капли. Мужчина долго пробуждал женское тело, а когда оно начинало петь и изгибаться, он проникал в него, заполняя его мощью и нежностью. С каждым толчком энергия поднималась вдоль позвоночника партнёрши горячей волной, ударяла в самый мозг, заставляя её почти терять сознание, крича от наслаждения и посылая эту волну по закнутому кругу поцелуя и из глаз в глаза. Партнёр с благодарностью принимал импульс любви, которая спускалась по его телу и, усиленная ликованием любви вновь толчком посылалась ей. Божественная любовь циркулировала волнами по замкнутой цепи, выбивая пару из пространства – времени. Они становились единым, мощным, бесконечно счастливым и совершенным созданием божьим, извивающимся, ритмично пронизываемым волнами неземного наслаждения. Уже не было тел, было парение, переливание одного в другого. Этот акт любви длился часами. Мужчина не выбрасывал семени. Он умел поглощать его парой особых вдохов – выдохов со сжатием определённых мышц. Зачатие происходило только по обоюдному решению. Женщина не рожала бесконечно, плодя нищету и разрушая своё тело.
Ян и Рози сидели на диване под клетчатым пледом перед печкой, в которой трещали поленья. По крыше стучал каплями дождь. Им было так хорошо предаваться воспоминаниям, которые теперь омывали их души очищающими потоками. И в тоже время они были здесь и сейчас. Прошлое было не вчера, а прямо перед ними. Оно пронизывало их, оно было их частью. Рози улыбнулась Яну и сказала:
- Ян, а ведь и правда, как ты так хорошо умеешь любить меня? Где ты научился?
Ян рассмеялся:
- Я могу задать тебе тот же самый вопрос, Рози.
- Это наши бабушки? Пьеррик?
- Да, и не только. Голос наших далёких предков никогда не умолкал в нас.
- Что же потом случилось, что люди оказались выброшенными из их рая? Только мы и Пьеррик сумели всё же бессознательно сохранить его часть. А ведь раньше все люди жили именно такой счастливой, гармоничной жизнью.
- Не знаю, - ответил Ян, - Пока не знаю. Надеюсь, что нам удастся вспомнить ещё и ещё. И как же мы забыли и рассказы бабушек, и Пьеррика? Как это было возможно? Что с нами случилось? Наверное, другие люди тоже, как и мы раньше, погребли эти воспоминания в глубинах своих душ.
Мы только знаем ту эпоху, когда мужчинам эмоции и чувства были запрещены с самого детства. Мы должны быть эффективными машинами выживания. И для этого нужно было отключить эмоции. Когда ты на войне или на охоте, ты не можешь тратить время и энергию на чувства. Но и расслабиться потом ты не можешь. Тогда страшные картины войн заполоняют тебя. Зато мужчина может пить. Это поощряется культурой. Во всех фильмах и романах, во всяких эпосах, герои мужчины пьют между битвами. И ещё мужчина может эякулировать. Настоящий мужчина должен разбрасывать своё семя повсюду, где только может. Будь ты царь или крестьянин. Ты должен иметь как можно больше детей. Сыновья потом тебе помогут по хозяйству, и землю свою тебе будет легче охранять именно с сыновьями. А дочерей ты отдашь врагу. Так ты будешь создавать коалиции и содружества. О любви, о чувствах тут речи нет. Женщина должна покоряться. Главное, рожать. Постоянно рожать. Смириться с тем, что её отдадут в дом врага.
- Когда я была маленькая, нам рассказывали странные сказки, - сказала Рози, помешав угли в печи, раздувая потухший было огонь. – Например «Мальчик с пальчик». В сказках было много правды. Крестьяне голодали. В Европе было много волков, нападавших на домашних животный. Неурожаи, стихийные бедствия. А в довершение всего тяжёлые сборы феодала. Тогда родители – измождённый тяжёлым, беспросветным физическим трудом мужчина и постоянно рожающая женщина, не могли прокормить своё многочисленное, несмотря на высокую детскую смертность, потомство. Было так тяжело видеть своих страдающих от голода детей, что они принимали страшное решение. И делали это они от любви, так как верили, что лучше умереть, чем так страдать. Они посылали своих детей на съедение дикими животными в лес. Наверное, будь я матерью, мне было бы невыносимо слушать постоянные просьбы детей о куске хлеба. Их жалобы на боли в животе. И не рожать я тоже не могла. Не умела. И муж мой не мог не делать детей. Какой это был страшный, заколдованный круг. У богачей, у вельмож ведь было не намного лучше. Они бесконечно травили и предавали друг друга. Убивали невинных младенцев ближнего, чтобы избавиться от наследников. Страх и ужас были повсюду.
- «Были?», - спросил Ян, - А ты уверена, что мы сейчас живём лучше? Больше нет насилия? Голода? Страха?
Додо
***
Лирическое отступление
В моей жизни, как, впрочем, и в жизни любого другого человека, бывают события и встречи, которые откладывают отпечаток на всю последующую жизнь. Когда-то, давным-давно, когда я была студенткой, я попала на университетский межфакультетский вечер. Я зашла в зал, в котором уже было много студентов. Моё внимание сразу привлёк к себе высокий молодой человек. Он был ярким, жгучим брюнетом с белой кожей и чёрными, горящими глазами. Я осмотрелась по сторонам. Вокруг меня было столько нарядных ослепительно красивых девушек. Все они поглядывали на моего избранника. Я подумала, что вряд ли он заинтересуется мной. Косметикой я не пользовалась, одета была в джинсы и выцветшую майку. Каково же было моё удивление, когда он через весь зал направился прямо ко мне. Он так просто заговорил со мной, словно мы знали друг друга всю жизнь. Хусейн, так его звали, был иранским курдом.
(Если вы не в курсе, Курдистан – перкрасную горную страну, богатую нефтью и всякими другими минералами, с её реками, озёрами и лесами после войны разодрали на четыре части Иран, Ирак, Турция и Сирия, разделив семьи, братьев и сестёр. К сожалению, эта трагическая история стара, как мир. И конечно же, курды с тех пор борются за независимость и воссоединение. И само собой, как и повелось издавна, их травят газами и другими отравляющими веществами, бомбардируют и обстреливают. Словом, сживают со света.)
Мы с Хусейном ушли с той вечеринки. Я наслажалась его певучим, поэтичным персидским, его чувством юмора. Мы подружились. Однажды мы гуляли у реки и он рассказал мне, как, будучи партизаном, лёжа плашмя в снегу,, в горах, в оптический прицел своего ружья видел, как всех членов его семьи вплоть до младенцев, иранские военные вывели во двор и рсстреляли. Он хотел выстрелить, хотел вскочить и побежать, но его товарищи сдержали его.
Когда он рассказывал мне этот момент, я заплакала и закричала, что я ненавижу жизнь, что она несправедлива, что так не должно быть, что нельзя, чтобы было так. И тогда он сказал мне фразу, которую я пронесла через всю мою жизнь. Слова, которые поддержали меня в самые трудные минуты: «Я принимаю жизнь со всем хорошим и плохим, что в ней есть.»
Додо
Полёт Вечного Рыжего Кота
Крупный Рыжий Кот проснулся возле огромного тёплого валуна. Распрямил мощные лапы и с одобрением огляделся вокруг. Определённо, не зря он привёл Своих Людей в это место. Вековые деревья, запутанные, еле различимые для людского глаза, тропы. Огромные валуны, выстроившиеся как защита от всего недоброго. Место силы….Ох, сколько ему нужно ещё сил. Так, это что ещё за скрипучий смех. Кот, мгновенно, выпрямился и прыгнул за свой валун, и раздался свист от удара когтистой лапы. Но что-то огромное промелькнуло в воздухе и водрузилось на соседний валун. «Ах ты, рухлядь антикварная», - взревел Кот. - Тебя сюда кто-то приглашал? В отсутствующих твоих ногах кто-то валялся? Лапы заламывал? Ах! Приди, зараза наша несравненная»!!! «Заслуженный бубен», а «заслужил» его сам Кот, когда из непонятной для него самого жалости, Кот (оцените, собственнолапно) зашил огромный продольный разрез на бубне. Ибо, после смерти своего единственного владельца, шамана, бубен разрезали. Лучшая участь, когда бубен хранили в музейных запасниках. С тех пор эти двое: Бубен и Кот мирно жили бок о бок, только когда требовалась совместная работа на благо Вечного Кота. В противном случае все действия Бубна подвергались немилосердного высмеиванию со стороны Кота. Ибо хранителем вечной мудрости, Кот, заслуженно, считал только себя.
Бубен, встряхнув свои многочисленные колокольчики, монеты и всё, что могло издавать устрашающий звон, на оборотной его стороне, проскрипел: «Неродной мой Кот, мы же оба любим просторы, тепло, защищённость. Это же очень суровый край. Один плюс: безлюдность, выживают сильнейшие. Зачем мы здесь? Здесь творятся странные дела, ибо люди из прошлого решили навестить свои воспоминания. Зачем нам такое? Мы же решили отдохнуть, выспаться, а некоторые прожорливые ещё и рыбки отведать возами, кости ему видите ли надо укреплять. Лучше бы мозги укреплял, Ваше Рыжее Величество». Бубен измерил расстояние между валуном и Котом, расслабляться не стоит.
Кого же обманет притихший Кот. Что там у него на уме. Подозрительно, последнее время Кот вглядывается в проплывающие мимо облака. Затосковал. Виной всему бездействие. Нужно Кота разозлить, тогда быстро устроит гонки по лесной местности. «А скажите мне, Ваше Рыжейство, что-то своим людям выбрали такой крохотный домишко? Куда же ты притащишь свои «патреты». Даже когда занимаешься делами на другом конце света, обязательно на страже остаётся мелкий рыжий помощник. А во время внештатной ситуации мощная рыжая лапа с ожившего «патрета» порой так встряхивала провинившегося, что в мозгах того всё само раскладывалось по полочкам и принималось верное судьбоносное решение.
Бубен недоумевал: - "Вот скажи мне, Кот, где размах? Где замок с подземельем, потайными лестницами? Комнат всего 1000000, есть где развернуться и не натыкаться друг на друга.
Вечный Рыжий Кот оглядел маленький домик Своих Людей,- "Бубен, понимаешь, замок с крепостными стенами должен быть в душе. Он строится кирпичик за кирпичиком. Каждый камень в крепостной стене это память о том, что преодолел человек. Каждый цветок на окне это овеществлённая радость посадить и вырастить Чудо. Свои Люди поселились вместе и в том месте, где им хорошо вдвоём. Вместе они построят свой мир. А вот в доме у них Я, Вечный Рыжий Кот, водружу свой «Патрет»! Так уж и быть, поставлю тебе кресло, в котором ты будешь со всем величием дрыхнуть, Рухлядь моя антикварная. А когда нам станет скучно, пророем одним взмахом моей мощной лапы подземный ход куды-нибудь!"
Людмила
***
Обидеть поэта легко
Товарищи, это вот моё гениальное продолжение нашего великого современного шедевра французской литературы, гремучей смеси якобы детектива и мистики на фоне колоритных пейзажей одного из регионов Франции - Бретани, персонажи, весь смак которых раскрывается в их таких жизненных диалогах и поступках, этот продукт мощи графоманского разума не только не был принят всерьёз прототипом одного из его главных героев, которого я увековечиваю во все века в нашем бессмертном творении, а даже вызвал ряд возмутительных в реалистичности замечаний. Судите сами, если у вас терпения хватит.
Во-первых, Дидье сказал, что я как-то слишком размахнулась, когда писала о том, что он на свою скромную зарплату смог всего за пару месяцев купить "Тойоту".
Во-вторых, Рози, списанная с подруги Андре, дама весьма респектабельная, но вряд ли имеющая столь глубокое представление о классической музыке, так как вместо школы она пасла коров и пела монотонные бретонские песни. У меня же она вся такая прям из себя интеллектуалка и эстетка.
На что я Дидье, как и всем остальным трезвомыслящим правдолюбам отвечаю с достоинством следующими словами поэта:
Обидеть поэта легко
Обидеть поэта легко.
Сказать, что писать не умеет.
Что стих третьесортный его
Душу и близко не греет.
Обидеть поэта в два счета,
И критику в спину швырять,
И с важным лицом идиота
На публику ярко играть.
Обидеть поэта пустяк.
Ведь очень ранимы они.
Но если такой ты мастак
Попробуй и сам сочини...
Азамат Бекбашев
***
Как-то Ян, разговаривая с Рози, вдруг осознал, насколько их отношения изменились с тех пор, как память начала возвращаться. Они становились всё ближе, открывая в друг друге неизведанные ранее черты. И мир вокруг стал проступать всё яснее и отчётливее, приближая их восприятие всё больше и больше к детскому, яркому, настолько полному ощущений, настолько притягивающих их внимание, что они больше не уходили в свои тусклые миры рациональных взрослых. День сурка постепенно, незаметно уступал место жизни всё более трепетной и полнокровной. Вместе с жизнью возвращались и боль, и протест, и печаль, и скорбь, перетекающие в щенячую радость, восторг от окружающего сияющего любовью мира. Все эти ранее сдерживаемые чувства и эмоции теперь неудержимо прорывались мощным потоком. И как же хорошо было быть живыми.
В тот вечер они с Рози гуляли допоздна. Несмотря на то, что в их глущи фонарей не было, луна и звёзды ярко освещали всё великолепие природы. Рози неожиданно прервала молчание:
- Знаешь, не будь боли и страданий, может, не было бы великих полётов душ. Представь себе Бетховена, у которого жизнь протекала бы гладко и благополучно. Разве его музыка не была бы такой человечной, полной страсти? Нас не уносили бы дикие бури протеста, переходящий в светлый и печальный лиризм, а затем в гимн всему сущему. Именно блегодаря его невыносимым страданиям, когда он, пройдя через все уровни ада, возносился так высоко. А представь себе Шопена этаким розовощёким здоровяком. Разве его музыка была бы такой утончённой, светлой и печальной. Его болезнь и приближение смерти придали его музыке такие богатые и глубокие эмоциональные переливы. Его жизнь во Франции и Италии, с постоянной ностальгией по Польше отразились в его прекрасной музыке такие восхитительным сочетанием славянских и европейских мелодий.
Они не заметили, как оказались возле красной Тойоты. Следуя своим неосознанным желаниям они оба сели в эту машину. Ян за руль, Рози рядом. Они взялись за руки и посмотрели друг другу в глаза и произнесли «Дидье Массар». Мир вдруг стал словно покрываться зыбкой пеленой. Ян и Рози стали единым целым, как тогда, когда занимались любовью. Они вспомнили всё, что Ян мучительно пытался вспомнить все эти годы с тех пор, как он заметил эту машину. Целая жизнь Дидье проживалась ими.
В ту ночь Дидье ехал на своей новенькой «Тойоте», о которой он так долго мечтал. У него была хорошая зарплата за работу, которую он любил. Но Франс, его бывшая жена, (потому и бывшая. Эта история пишется в назидание жёнам шопоголикам) растрачивала всё подчистую, делая долги, чего Дидье терпеть не мог. Он работал по ночам. В этом были свои преимущества. У него было много отгулов, что позволяло ему подрабатывать уроками музыки, играть и петь с друзьями, оказывать компьютерную поддержку частным лицам. Хотя этим он занимался и на рабочем месте, когда больные спали. Он всегда был совой. К экзаменам и контрольным он готовился по ночам. Мозг его лучше работал в эти часы.
Теперь, после развода, насмотря на то, что дети большую часть времени предпочитали жить с ним, но он платил Франс сумму, которую назначила его бывшая жена, без всяких споров, за несколько месяцев он собрал сумму, необходимую для покупки машины его мечты.
Дорогая была долгой. У него было время подумать о многом.
Додо
Небольшой экскурс. Совсем нелирическое отступление.
Ван Гог "Едоки картофеля".
Лента его жизни, особенно последние события проходили перед его мысленным взором. Он думал о том, любил ли он действительно Франс. Она всегда трогала его своей хрупкостью, вызывая в нём желание защитить её, пригреть, оберечь от суровой действительности.
Буквально через пару месяцев после свадьбы он понял, что ошибся в выборе, что они были совсем с разных планет. Франс бросила учёбу. Целыми днями читала мыльные дамские романы, рыдая над страданиями героев. Даже музыку – страсть Дидье, который играл на многих инструментах, она не воспринимала. Поэзии для неё не существовало.
Пока он собирался с духом чтобы объяснится с Франс, она объявила ему, что беременна. Постепенно Дидье сжился, свыкся с жизнью с неинтересным ему человеком, погрузившись в ежедневную рутину.
Он был фармацевтом. Ещё со школы он увлекался химией. В подвале аптеки была хорошо оборудованная лаборатория. В его обязанности входило тщательное изучение медикаментов, которые поступали к ним на продажу. Владелец аптеки был увлечённым специалистом. Часто вместе с Дидье они застревали допоздна в этой лаборатории. Постепенно, месяц за месяцем, год за годом оба осознавали тот факт, что медикаменты часто приносили больше вреда, чем пользы. Сами они в их личной жизни переходили на травы и гомеопатию, обращаясь к специалистам, которые первым делом обращали внимание на психическое, эмоциональное состояние больного. Дидье всё больше убеждался в том, что лечить нужно не отдельные органы и болезни, а всего человека: и его организм, и душу. Так он стал посещать семинары по психологии, по альтернативным методам лечения. Но давление больших фарм компаний, поддерживаемых государством, вынуждающим их рекламировать и продавать заведомо вредные препараты, вызывали в них всё большее сопротивление.
Дидье по роду службы должен был регулярно читать лекции о последних достижениях фармакологии в больницах. Так он попал в псих больницу. Его всегда интересовала человеческая психика, мотивы поведения. Он сам стал задавать много вопросов врачам. Тогда главврач сказал ему, что если у него хватит терпения проучиться три года, он возьмёт его на работу медбратом. Конечно же он будет продолжать свои лекции за хорошую прибавку к зарплате. Дидье посоветовался с начальником, который и сам уже не выдерживал давления Биг Фармы и собирался уходить на пенсию, и, собравшись с духом бросил работу и поступил на учёбу.
Учился он легко. Он всегда мечтал лечить людей. Кроме того, вследствие выбранной специализации – психиатрии, он должен был постоянно посещать семинары по разным направлениям психологии, работая над собой в первую очередь. Все студенты его направления кроме того должны были заниматься борьбой для того, чтобы уметь обездвижить разошедшегося больного, не причинив ему вреда.
Дидье выбрал ночную работу по ряду причин. Во-первых, он любил ночь. В это время суток он бывал особенно работоспособен. Днём было слишком много суеты, процедур. Вечером же он после ужина проводил беседы, раздавал лекарства и укладывал больных спать. В его обязанности входили беседы с больными, о которых он потом оставлял отчёты врачу, у которого на это часто не хватало времени. У них была самодеятельность. Больные любили петь, рисовать, лепить, ставить спектакли. Дидье приносил свою гитару, аккомпанировал им. Организовывал их творческое пространство. Во-вторых, после отбоя, он налаживал на расстоянии компьютеры, что тоже обожал. И конечно же у него оставалось дневное время для игры в группе, для своих песен и для своих детей.
Отношения с Франц не то, чтобы не складывались, их не было. Она была замкнутой, холодной. Дидье хотел её понять, прочувствовать, но она была недоступна. В семье Франц не было принято общаться по-настоящему. При семейных мероприятиях вроде бы было всё, «как у людей», но Дидье ощущал какой-то гнёт. Словно что-то плохое, тёмное связывало всех членов семьи, пропитывало всю домашнюю обстановку, сам дом.
И вот, в тот незабываемый день, Дидье многое открылось в этой загадке, в той мрачной энергии, которая исходила от Франс. Рождество они провели у родителей Франс – Нелли и Даниеля, с детьми, которых к тому моменту было уже три и двумя сёстрами Франс. Когда они вернулись поздно вечером, старшая дочь Дидье – Жюстина с разбега, как она любила, прыгнула в его объятья, обвив его, словно обезьянка, руками и ногами. У неё выпали передние зубы, и она смешно шепелявила. Ей было шесть лет. «Папа, я скажу тебе один секрет» - начала она. Хотя это был обычный момент в их отношениях, но Дидье внутренне напрягся, как будто предчувствуя что-то нехорошее. Так оно и было. Жюстина рассказала ему, что дед – Даниель, когда она сидела у него на коленях, сунул руку ей в трусики. Дидье обдало жаром. Ему стоило неимоверных усилий не выдать своё замешательство, а затем – ярости. В этот момент в комнату зашла Франс и, хотя Жюстина шептала ему на ухо, словно поняяла шестым чувством, о чём шла речь. Дальше всё было как в тумане.
Он погнал на всей скорости к тестю с тёщей, даже не заметив трёхчасовой дороги. В дом Даниеля он попал почти на рассвете. Все спали, но он стал бешенно звонить в дверь и колотить её. Открыл Даниель.
- Ты знаешь, почему я здесь?, - спокойно сказал Дидье, стискивая руки в кулаки.
- Да нет! Что случилось? Всё в порядке?, - спрашивал Даниель.
- А ты мне ничего рассказать не хочешь? Что ты делал с Жюстиной, когда она была у тебя на коленях? Вот так, при всей семье за столом?, - тут уже Дидье не выдержал и схватил Даниеля за грудки. Даниелю было под шестьдесят. Это был крепкий мужчина.
- Так вот ты о чём? Да это просто маленькая шлюшка, как и все бабы, как мать её и бабка, как её тётки. Это она меня совращала. Всё крутила передо мной задницей своей! Всё тёрлась! Ты что, не знаешь? Они же все такие! Им это нравится. Все так делают! Все так живут.Ты с неба свалился?
Дидье встряхнул его:
- Это же ребёнок! Что ты городишь, грязная тварь?
- Нелли! Зови полицию! Он убьёт меня!, - завизжал Даниель.
Только тут Дидье заметил, что Нелли с лестницы наблюдала за этой сценой.
- Говорила я тебе, что ты допрыгаешься! Не буду звать полицию. Пусть он расшибёт тебё в смятку за всё, что ты делал с нами! За дочерей твоих, за меня!
- Вы, бабы, сами же это любите. Кривляетесь только, а потом от наслаждения кричите. И сваливаете потом всё на нас, - выкрикивал ей в ответ Даниель, пытвясь вырваться из крепкой хватки Дидье.
- Не от наслаждения, Даниель, от боли! От боли, от стыда мы кричим! Значит мы тебя совращали? А что ты скажешь о себе? Ты, когда был несмышлёнышем, ты тоже крутил задом перед своим пьяным отцом и его дружками?!!!
Дидье гадливо отшвырнул от себя Даниеля, который, всхлипывая, закрывая лицо от ожидаемого удара, забился в угол. И тут Дидье разглядел в Даниеле маленького, перепуганного, беспомощного мальчишку, забивашегося в ужасе перед взрослыми, сильными тварями с помутневшим разумом. Ребёнка, презирающего слабую мать, которая не могла его защитить, а, может, даже закрывающуюся им как щитом. Мальчика, который клялся себе вырасти и самому стать сильным и жестоким, как отец, а не презренным слабаком, как его братья и сёстры.
Дидье махнул рукой и отправился домой. Дома его ждала Франс. Она сразу поняла, что Дидье знает и её тайну, которая отравляла их отношения, как и всю её жизнь. В сущности, она была мертва. Она умерла ещё тогда, в детстве. И вряд ли её можно было оживить. Её было холодно, одиноко, но комфортно в вечной анестезии. Жизнь ей заменяли мыльные оперы с надуманными страстями и лубочными, плоскими героями и героинями. Она давно поселилась в этих воображаемых мирах и не видела необходимости, а скорее, смертельно боялась возвращаться к пульсирующей, текучей жизни. Дидье понял и принял то, что все его отчаянные попытки отогреть её – тщетны. Главное, она не хотела этого.
- Я должен заявить в полицию, - сказал Дидье, - Этого так оставлять нельзя.
- Нет, - закричала Франс, - Не надо. Не надо поднимать всю эту грязь. Оставь нас в покое! Может, папа и негодяй, но от мой отец. Мама, сёстры, мы не выдержим следствия, суда, публичного перемывания нашего грязного белья. Я буду всё отрицать. И Жюстина тоже. Я позабочусь об этом.
- Я требую, чтобы ты хотя бы больше не водила туда наших детей.
- И этого я тебе обещать не буду. Это мои родители, это их дом, это бабушка с дедушкой. Ты не имеешь права лишать детей семьи.
Постепенно Дидье остыл и стал уж спокойно думать о том, как же оградить детей. Он понял, что Франс не в состоянии это сделать. По роду службы он постоянно работал с жертвами насилия. Он понимал этот парадокс, который называют «Стокгольмским синдромом». Когда жертва привзывается к своему мучителю. И даже если у неё появляется возможность сбежать, она чаще всего предпочтёт ад, к которому она привыкла, чем свободу, которая пугала её неизвестностью.
Когда он ещё был студентом его поражало то, что изнасилованная женщина впоследствии будет постоянно ставить себя с такие же ситуации. Её будут притягивать к себе потенциальные насильники. Мужчины, сами травмированные в детстве, а потому и превращающиеся впоследствии в садистов сами. Девочки, выросшие в семьях, в которых отцы алкоголики, скорее выберут в мужья алкоголика, повторяя отработанную из поколения в поколения схему. И слава богу есть исключения. Есть те «гадкие утята», попавшие на птичий двор, и которые не хотят крякать как утки.
НЕВЕРЛАНДИЯ
Дидье всё ломал голову над сложившейся ситуацией. Он должен был оградить детей. Он знал, что они будут в опасности, стоит им поехать на каникулы к бабушке с дедушкой. Дидье провёл ряд бесед с детьми, тщательно готовясь, учитывая возраст каждого, да чтобы не запугивать. Он знал, что после происшедшего Даниель на какое-то время затаится. Но не надолго.
И тут он подумал о Кристофе. У него же был друг полицейский. Стражи порядка довольно регулярно наведывались в его больницу. Они приводили сбежавших больных, бродивших в городе. Психушка не была огорожена забором с колючей проволкой. Больные могли свободно приходить и уходить. Чаще всего это им не приходило в голову. Ведь в больнице у них у каждого была своя удобная комната, с индивидуальной туалетной и душем. Их кормили довольно прилично, сбалансированно. Дома чаще всего таких условий у них не было, да и дома – то самого чаще всего не было.
С Кристофом Дидье подружился в сложный момент его жизни. Один из больных покончил жизнь самоубийством, что иногда случалось. Всегда в такие моменты полиция проводила следствие. Кристоф и его коллеги допрашивали Дидье в течение трёх часов.
Городок, в котором жил Дидье был небольшой. Как-то Дидье встретил Кристофа в кафе, в которое он зашёл утром, после работы. Они разговорились. Выяснилось, что Кристоф тоже музыкант. Так полицейский вошёл в их музыкальную группу, которая регулярно собиралась.
Дидье подробно рассказал Кристофу о случившемся. Кристоф был согласен с тем, что заявление в полицию ничего не даст. В таких случаях свидетели и потерпевшие хранят молчание. Но он пообещал подумать. Через пару дней Кристоф сказал Дидье, что его испытанный годами в сложных ситуациях друг, тоже полицейский, примет его частным образом в своём кабинете. Так Дидье оказался в отделении полиции по делам несовершеннолетних. Кристоф провёл его мимо приёмной без регистрации.
Высокий, мускулистый, как и большинство полицейских, мужчина, встал ему навстречу и крепко пожал руку.
- Стан Майо, - представился он, - следователь. Камеру и магнитофон я отключил. Уверяю Вас, что всё сказанное здесь, останется между нами.
Он внимательно выслушал Дидье. Стены над письменным столом были увешаны фотографиями детей. На столе возвышалась гора толстых папок.
- Как раз сейчас я занимаюсь пропавшими детьми. Знаете ли Вы, что во Франции ежедневно каждый пятый ребёнок, согласно опросам, является жертвой педофилии, каждый десять минут полиция получает заявление об исчезновении ребёнка? - сказал он Дидье.
- Скажу Вам откровенно, что чем дальше я продвигаюсь в следствии, тем больше меня охватывает ужас. А я уж навидался многого, можете мне поверить. У меня ощущение, что педофилия, торговля детьми для разных целей – от пересадки органов, до поставки маленьких людей на оргии процветают во всём мире. Самый дорогой товар – не наркотики и оружие, а человечина. Нити ведут в правительственные круги.
Войны очень выгодны определённым группам людей, которые подогревают их с двух сторон. Самый крупный источник прибыли – торговля людьми. Войны порождают огромное количество сирот, которых собирают «службы спасения» и религиозные, и межправительственные. Никто таких детей искать не будет. У них ведь не бывает никаких документов. В мирной стране ведётся учёт населения. Но в военной разрухе это невозможно.
- А что Вы мне посоветуете в моей ситуации?, - спросил Дидье.
После момента раздумий, комиссар Майо ответил:
- Как я понял, Вы уже давно хотите развестись. Так вот, разводитесь. Сейчас в порядке вещей, что дети в таких случаях обычно живут неделю у матери, а неделю у отца. Вы, наверное, знаете, что часто при разводах судья назначает так называемых посредников. Это психологи, обязанные регулярно, хотя бы раз в неделю наведываться в один дом и в другой, ходить в школы для того, чтобы оградить детей от травмирующих последствий развода, сопровождающих его скандалов. Миссия посредников может длиться годами. Так что вряд ли Даниель и его окружение посмеют причинить Вашим детям вред.
"...НЕПОДВЛАСТЕН БУДЬ ДРУГИМ, СЛОВАМ,
ДУБИНАМ..."
А я хочу, чтоб мальчик рос —
За вехой веха.
Запомнил — дальше больше слёз
И меньше смеха.
Вопрос затачивал бы ум
Ему ответом.
А с каждым шагом больше дум
О том и этом.
От тех, кто предал, неудач
И прочей грязи.
Теперь не детство — плач не плач,
В несчастье вязи.
Проблему папа не решит,
А также мама.
И в горле пусть порой першит,
Терпеть упрямо.
Не принимает слёз никто,
Считая — слабый.
А жизнь сплошное спортлото,
Характер бабы.
Не доверяться небесам,
Всему, что внешне…
Остановить ты можешь сам
Себя, конечно.
Но неподвластен будь другим,
Словам, дубинам,
И словно сахар — растворим,
Врезайся клином.
Тебе, как мог я разжевал,
Судьбы картину.
Не постороннему желал…
А всё же сыну.
Дидье так и сделал. Франс спокойно отнеслась к его предложению. Она не любила Дидье, хотя и не думала о разводе, живя своей жизнью. Материально, хотя она и не работала, тоже всё складывалось совсем неплохо. Она имела право на пособие и плюс алименты.
Постепенно жизнь стала налаживаться. Обычно к концу недели без детей Дидье уже чувствовал тоску по ним. Первый день вместе был праздничным. Они гуляли в парке, потом шли в кино, а заканчивалось это пирушкой в их любимом маленьком и уютном ресторанчике. Постепенно Дидье уставал от постоянного шума и суеты. Поэтому с облегчением сдавал детей матери и возвращался к свободе холостяка., которая позволяла ему писать свои песни, ковыряться в компьютерах и прочих устройствах, музицировать с друзьями, ходить на семинары по психологии.
После встречи с комиссаром Майо прошло года два. Дидье уже уложил больных спать. Он обходил каждую комнату, подтыкал одеяло. Часто в такие моменты пациенты любили поговорить с ним. Он присаживался на край кровати и выслушивал их. Дидье любил своих психов. Часто ему бывало легче с ними, чем с «нормальными» людьми. Его пациенты были открытые, без масок, натуральные. Многие были развитыми, интересными людьми.
Дидье и его прежний шеф – фармацевт постепенно отказались и для себя, и для своих близких от медикаментов и услуг обычной медицины. Увлечение Дидье психологией привели его к изучению традиционных способов терапии, занимающейся прежде всего духом, психикой пациента. Этот путь привёл его в шаманизм. Он не только изучал труды Бешана и его современных последователей, но и встречался с друидами, шаманами. Один шаман, который научил Дидье многому и рассказал ему, что обычно в каждой деревне бывает дурачок, блаженный. Таких людей шаманы ценят, так как они являются проводниками духов. Только они не умеют управлять своими часто устрашающими мирами. Шаманы забирают таких людей к себе и постепенно обучают их сознательному общению и с духами, и людьми. Дурачки эти становились сильными целителми, провидцами. В истории немало тому примеров. Хотя бы тот же Василий Блаженный, о котором Дидье узнал во время своей поездки в Россию.
В свете этих знаний и практик Дидье ещё с большим интересом беседовал с пациентами, погружаясь в их странные миры.
Так пролетели два года. Дидье, в своих разнообразных увлечениях, общении с детьми, работе и не заметил, как эти годы промелькнули.
В тот обычный, казалось бы, вечер, Дидье как всегда после отбоя, когда пациенты уже спали, собрался приступить к обработке результатов бесед с пациентами, как случилось что-то из ряда вон выходящее. К нему пришли главврач собственной персоной, несмотря на столь поздний час, и два человека в костюмах и галстуках. Главврач сказал Дидье, что позже к нему в отделение поступит необычный больной. Всё, что он расскажет Дидье, и даже сам факт существования этого человека и всего, что с этим связано должно держаться в строгом секрете. Дидье должен будет докладывать в письменном виде абсолютно всё, что говорит и делает пациент. После этого один из мужчин дал ему на роспись бумагу об ответственности за разглашение секретности. Они спросили о наличии свободных палат. Выбрали одну из них и пошли в неё. Через несколько минут они вышли, кивнули головой главврачу и все трое ушли.
Не прошло и часа, как пациента привели эти же два мужчины, крепко держа его за предплечья, почти волоча. Человек этот был явно избит, майка его была в крови, как и рваные джинсы. Они позвали Дидье, который обработал раны и помог человеку вымыться и переодеться в пижаму. Хотя лицо мужчины и расупухло, глаза и губы заплыли, но Дидье показалось, что он уже видел этого человека. Кроме того, он почувствовал, что и другой его узнал по тому, как блеснули его глаза в узких щёлках.
Имени пациента он не имел права знать. В докладах Дидье должен был называть его просто «пациентом».
Дидье вернулся на своё рабочее место в раздумьях. Два агента ушли. Дидье хотел зайти к больному, но тут его осенило, что в палате установлена камера слежения. Раздался звонок вызова. Дидье зашёл в палату и обратился к только поступившему пациенту: «Вы вызывали? Вам что-то нужно?». За это время он обежал палату глазами и понял, что камера установлена в потолке рядом с лампочкой, в противопожарном датчике. И правильно. Это было идеальное место для жучка. Он встал спиной к датчику, чтобы не было видно его лица и всмотрелся в лицо. Больной просил пить. Пока Дидье наливал ему воду и помогал пить, тот выразительно посмотрел на него. И тут Дидье осенило: "Комиссар Майо!» , - прошептал он. Комиссар утвердительно качнул головой. «Если Вам ещё что-то нужно, зовите меня. Не стесняйтесь!», - громко сказал Дидье, вставая с места и уходя.
Через некоторое время раздался ещё один звонок. «Пожалуйста, дайте мне обезболивающее средство.», - попросил комиссар. Дидье принёс ему таблетку и стакан воды. Опять загородив собой камеру, он дрожащими руками дал Стану Майо обрывок бумаги и карандаш. Комиссар быстро написал что-то на клочке, одновременно делая вид, что запивает лекарство и сунул Дидье в карман. Сердце Дидье бешенно колотилось. Стараясь изо всех сил владеть собой, он взял стакан, поправил подушку больного, расправил одеяло и вышел.
ПУТЬ В НЕВЕРЛАНДИЮ
Вступление. Ниже звучит песня "Дудочник", которая рассказывает довольно распространённый в Европе миф о Крысолове. Этот сюжет можно встретить и у братьев Гримм, и у Гоффмана, и у Лагерлефа, у Стругацких и у многих других авторов. Питер Пен, если вы помните, забирал детей в Неверландию. Иначе говоря, пропавшие и умершие дети попадали в эту волшебную страну, в которой они не вырастали никогда.
Конечно же вы знаете сказку о Крысолове. Среневековые сказки порой очень жестокие. Поэтому мы их знаем в усечённом виде. В котором всё заканчивается хеппи - эндом. На самом деле, у тех же братьев Гримм за основу сказки взяты реальные события, которые потом получили название "Крестовых походов детей". Этих крестовых походов было несколько. Во всяком случае самых известных - два.
Итак, сама легенда. То есть самая распространённая версия:
В немецком городе Гамельн развелось много крыс. Они размножались с огромной скоростью, поедая всё и вся на пути. (Знаете ли вы, что в средневековье инквизиция нещадно уничтожала кошек. И не только чёрных? Думаю, что это и вызвало крысиное нашествие.) И тут появился мальчик, который умел гипнотизировать и подчинять своей воле крыс при помощи игре на дудочке. Жители города попросили мальчика освободить их от полчищ обнаглевших, агрессивных грызунов за хорошую плату. Мальчик утопил крыс в реке, но жители вместо награды выгнали его из города, забросав камнями. Тогда мальчик вернулся и увёл из города детей.
Первая часть легенды о дудочнике и крысах возможно нереальна. Но массовые походы детей - это исторический факт.
***
ПУТЬ В НЕВЕРЛАНДИЮ
Уже ближе к рассвету больной опять вызвал Дидье. Он попросился в туалет. Поскольку вставать ему было нельзя, Дидье подал ему утку, опять заслонив собой жучок в потолке. Стан Майо еле слышно прошептал: «Надо сфотографировать трискель и наложить его на изображение трискеля в сайте. Поторопитесь. Я долго не продержусь.»
Это был последний день ночных дежурств Дидье. К счастью, у него был недельный отпуск. На всякий случай он написал заявление с просьбой добавить к неделе отгулы. Вместе это составляло почти месяц.
С Франс он договорился тоже о том, что дети побудут с ней больше, чем предписано. Отношения у них были дружеские. Она сразу согласилась.
Уладив свои дела он устроился перед компьютером. Ввёл адрес и пароль, которые дал ему Стан Майо. Перед глазами Дидье замелькали статьи и заметки о пропавших детях по всем регионам Франции. Детей, даже трупы которых не были найдены. Дети были разных возрастов примерно лет до пятнадцать – шестнадцати. Чем старше были дети, тем было меньше зафиксированных случаев. Понятно, что подростки, сбежавшие из дому, часто находились. Здесь речь шла о пропавших навсегда, без всяких следов, детях.
И тут информация пропала. На странице был лишь трискель. Тут он вспомнил последние слова комиссара. Дидье стал искать изображение именно такого кельтского креста в интернете, но тщетно. Одно он знал точно. Искать надо в Бретани. Во Франции такие кресты встречаются только в этом регионе, в котором издревна проживали кельты. Он быстро собрался, сел в машину и поехал. По дороге, во время перерывов, он отмечал все часовни и кафедралы, на стенах которых был выгравирован такой крест. Иногда его охватывало отчаяние. Ведь в Бретани было столько таких мест. К счастью в интернете были подробные описания и фотографии почти всех таких исторических памятников. Словом, поиски привели его в Бюртюлет. Забытое богом местечко в бретонской глубинке.
Всю дорогу от самой бельгийской границы шли бесконечные, нудные зимние дожди. Дидье и не помнил уже, когда в последний раз он видел снег. Когда-то в детстве. Как они радовались, играли в снежки. Правда снег никогда долго не лежал.
Вечерело. Чем ближе он подъезжал к деревеньке, тем сильнее хлестал дождь. И температура ощутимо падала. Это был самый холодный край региона. Пришлось ему включить отопление и подогрев сиденья, ещё раз порадоваавшись комфорту новой машины.
Он вспомнил распространённую по всей Бретани легенду о том, что в Бюртюлете дьявол так замёрз, что для разогрева играл круглыми громадными валунами, разбрасывая их и перекатывая по всей округе. Но это спортивное мероприятие его не спасло. Он всё же умер от холода как раз рядом с той часовней, окном которой и был вырезанный в камне трискель.
Дождь усиливался. Поднимался сильный ветер. На подступах к Бюртюлету дождь перешёл в мокрый снег, а потом и в сильную вьюгу. Дидье ехал медленно, почти вслепую. Он разглядел стену и припарковался вплотную к ней. Вьюга завывала вовсю, сгибая почти до земли громадные сосны, которые со стоном и треском распрямлялись, чтобы погнуться в другую сторону. И тут Дидье проклял себя. Бензина у него оставалось совсем немного. Отопление надо было отключить. Ему показалось, что где-то вдали горел свет. Он вышел из машины и с трудом, преодолевая шквалы ветра со снегом, кутаясь в курточку, побрёл в сторону света. Слава богу, это был дом. Старинный, каменный дом. Из трубы шёл дым. Дидье постучал в дверь. Он услышал движение за дверью. Тогда он постучал ещё раз. Никто не открывал, хотя люди в доме были. Дидье оглянулся по сторонам, пытаясь вглядеться сквозь снежную мглу. Никаких признаков другого жилья. Он в отчаянии стал колотиться в дверь. Его трясло от холода. Зубы клацали.
Дверь открылась. На пороге показался старик.
- Пожалуйста, пустите меня погреться. Я Вам хорошо заплачу, - сказал Дидье, превозмогая дрожь.
- Уходи! Пшёл вон! Прочь!, - закричал старик и захлопнул зверь, задвинув засов.
Дидье вернулся к машине. Он сел в неё и скрючился раздумывая, где бы ему разжечь костёр. Вдруг в заснеженное окно постучали. Дидье подумал, что старик, наверное, сжалился и пришёл за ним. Он открыл дверь машины. К его удивлению это была юная девушка. Она взяла его за руку, сказав:»Дидье? Идём. Не бойся.» Дидье подумал было, что у него бред, но он явно чувствовал холодные, тонкие пальчики девушки в своей руке. Она была в одной белой длинной рубашке. Светлые волосы её были распущены. Она была босиком.
- Здравствуй, Дидье! Меня зовут Фенелла!, - сказала она.
Дидье поразился и тому, что она знала его имя. Словно она его ждала здесь, в таком виде. Он шёл за ней по снегу. От удивления он даже дрожать перестал. На мокром снегу оставались следы маленьких ножек. Ветер стал утихать, но снег валил. Дидье заметил капельки крови под ступнями Фенеллы. «У меня месячные. Очень кстати.», - сказала Фенелла. Они прошли через небольшое кладбище, на могильных камнях которых Дидье отметил только две постоянно повторяющиеся фамилии. Они зашли за угол. На небольшой площадке стоял старец с длинными волосами и тоже в длинной белой рубахе, босой. Он стоял перед костром, на котором в котелке варилось пахучее зелье. «Это Пьеррик», - сказала Фенелла. Вся сцена была такая неправдоподобная, что Дидье уж не знал, что и думать. Пьеррик сказал:»Я знаю, что тебя привело сюда. Ты спасаешь детей. Ты нашёл то, что искал.» С этими словами Пьеррик указал Дидье на окно. Это был тот самый трискель, в каменных зазорах которого было вставленно стекло.
Пьеррик зачерпнул деревянным черпаком из котелка бурлящий и дымяшийся напиток с резким запахом, налил в чашу, которую ему поднесла Фенелла и велел Дидье отпить. Дидье был в трансе. Он молча повиновался. Пока он пил, Пьеррик и Фенелла пели что-то очень странное на каком-то удивительном, нечеловеческом языке, определение которому Дидье не мог дать. В этом пении было и бормотание, и крики птиц и животных, и звуки льющейся воды, и потрескивание поленьев в огне, и человеческие голоса... Пьеррик и Фенелла тоже отпили этой жидкости. Вкус у неё был отвратительный. В жизни Дидье не пробовал ничего настолько гадкого. Это была квинтессенция всех вкусов много раз усиленных. Напиток был одновременно экстремально солёный, до горечи сладкий, острый, кислый....Словом, просто тошнотворный. Желудок Дидье пронзили спазмы, к горлу подступили приступы рвоты. «Прими! Прими! Отбрось сопротивление! Сдайся! Прими с радостью! Прими с радостью!» - повторяли Пьеррик и Фенелла. Вскоре приступы утихли. К своему удивлению, он стал петь вместе с Гизеллой и Пьерриком. Песня сама собой лилась из него. Они стояли перед крестом, который по мере их пения завращался. Он вращался всё быстрее и быстрее, образуя расширяющийся, растущий и усиливающийся вихрь. Фенелла крепко держала его за руку. И вдруг вихрь с диким воем затянул их в себя. У Дидье перед глазами всё бешенно кружилось. В ушах стоял свист. Его буквально плющило. Он стискивал руку Фенеллы изо всех сил, не боясь раздавить её. Внезапно шум утих. Они оказались на поляне, залитой серебристым лунным светом. Было тепло и покойно. Дидье моментально всё забыл. Теперь он был тринадцатилетним мальчиком, держащим за руку свою подружку Фенеллу.
Додо
Продолжение следует...
